«Россия — население из 60 миллионов человек, коих счесть было возможно, кроме тех, кому еще счету нет…. Где такая многочисленность?

А если мы прибавим к этому количеству еще 30 миллионов своих братьев, родных и двоюродных, Славян, рассыпанных по всей Европе, от Константинополя до Венеции…, в которых течет одна кровь с нашею, которые говорят одним языком и, следовательно, по закону природы, нам сочувствуют, которые, несмотря на географическое и политическое разлучение, составляют одно целое с нами по происхождению и языку. Вычтем это количество из соседней Австрии и Турции, а потом из всей Европы, и приложим к нашему. Что останется у них, и сколько выйдет нас? Мысль останавливается, дух захватывает!..

Золота и серебра, кои почти перевелись в Европе, мы имеем горы, и в запасе еще целые хребты не початые. Железа и меди, — пусть назначат какое угодно количество, — на следующий год оно будет доставлено исправно на Нижегородскую ярмарку. Хлеба, — мы накормим всю Европу в голодный год. Леса, — мы ее обстроим, если она, оборони Боже, выгорела. Льна, пеньки, кожи, — мы ее оденем и обуем. …А если еще спуститься глубже, осмотреться далее! Не проходят ли беспрестанно слухи, что там открылись слои каменного угля, на несколько верст длинною, там оказался мрамор, там приискались алмазы и другие драгоценные камни!..

Из нравственных сил укажем прежде всего на свойства Русского народа, его толк и его удаль, которым нет имени во всех языках Европейских… Взглянем на сиволапого мужика, которого вводят в Рекрутское Присутствие. Он только что взят от сохи, он смотрит на все из подлобья, не может ступить шагу, не задевши, это увалень, настоящий медведь, национальный зверь наш. И ему уже за 30, иногда под сорок лет. Время ли, кажется, перерождаться! Но ему забреют лоб, и через год его уж узнать нельзя: он марширует в первом гвардейском взводе и выкидывает ружьем не хуже иного тамбур- мажора, проворен, легок, ловок…

Поставят этого солдата под ядра, — он станет и не шевельнется, пошлют на смерть, — пойдет и не задумается, вытерпит все что угодно: в знойную пору наденет овчинный тулуп, а в трескучий мороз пойдет босиком, сухарем пробьется неделю, а форсированными своими маршами не уступит доброй лошади…

Русский крестьянин делает себе все сам, своими руками: топор и долото заменяют ему все машины, а ныне многие фабричные произведения изготовляются в деревенских избах. …

Впрочем, случается иногда, что собрание сил не может быть приведено в действие, и потому теряет много из своего значения… Совсем не то в России. Все ее силы, физические и нравственные, составляют одну огромную машину, расположенную самым простым, удобным образом, управляемою рукою одного человека, рукою Русского Царя, который во всякое мгновение, единым движением, может давать ей ход, сообщать какое угодно Ему направление, и производить какую угодно быстроту. Заметим, наконец, что эта машина приводится в движение не по одному механическому устройству. Нет, она вся одушевлена, одушевлена единым чувством, и это чувство, заветное наследство предков, есть покорность, беспредельная доверенность и преданность Царю, который для нее есть Бог земный.

Спрашиваю, может ли кто состязаться с нами, и кого не принудим мы к послушанию? В наших ли руках политическая судьба Европы, и следственно, судьба мира, если мы захотим решить ее?»