ЧТО ЛЮДИ ДУМАЛИ. «Да здравствует мировая социалистическая революция!» 1917–1920 годы
Александр Пушкин
«Не приведи Бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка – полушка, да и своя шейка – копейка»
ПЕРВЫЕ ДНИ НОВОЙ ЭРЫ
Алексей Толстой, писатель, из романа «Хождение по мукам»:
«Страшен был Петербург конца семнадцатого года.
Страшно, непонятно, непостигаемо. Все кончилось. Все было отменено. Улицу, выметенную поземкой, перебегает человек в изодранной шляпе, с ведерком и кистью. Он лепит новые и новые листочки декретов, и они ложились белыми заплатками на вековые цоколи домов. Чины, отличия, пенсии, офицерские погоны, буква ять, бог, собственность, само право жить как хочется – отменялось. Отменено! Из-под шляпы свирепо поглядывал расклейщик афиш туда, где за зеркальными окнами еще бродили по холодным покоям обитатели в валенках, в шубах, – заламывали пальцы, повторяли:
– Что же это? Что будет? Гибель России, конец всему… Смерть!..
Голодный, расхищаемый деревнями, насквозь прохваченный ветром Петербург, окруженный неприятельским фронтом, сотрясаемый заговорами, город без угля и хлеба, с погасшими трубами заводов, город, как обнаженный мозг человеческий, – излучал в это время радиоволнами Царскосельской станции бешеные взрывы идей»
Из «Декларации прав народов России», ноябрь 1917 года:
«Раскрепощаются крестьяне от власти помещиков, ибо нет больше помещичьей собственности на землю… Раскрепощаются солдаты и матросы от власти самодержавных генералов, ибо генералы отныне будут выборными и сменяемыми. Раскрепощаются рабочие от капризов и произвола капиталистов, ибо отныне будет установлен контроль рабочих над заводами и фабриками. Все живое и жизнеспособное раскрепощается от ненавистных оков.
Остаются только народы России, терпевшие и терпящие гнет и произвол, к раскрепощению которых должно быть приступлено немедленно, освобождение которых должно быть проведено решительно и бесповоротно»
«ПЕРЕДЕЛАТЬ ВСЁ»
Александр Герцен, 1854 год:
«Европа… не может отделаться от своего груза, в нем бездна драгоценностей, набранных в дальнем опасном плавании, – у нас это искусственный балласт, за борт его – и на всех парусах в широкое море!
Мы входим в историю, деятельно и полные сил…
…Ваша вера нас не трогает, вы слишком религиозны для нас… Вы многое щадите, вас останавливает раздумье совести, благочестие к былому; нам нечего щадить, нас ничего не останавливает…
Не обвиняйте нас в безнравственности, потому что мы не уважаем то, что вы уважаете, – с каких пор детям в воспитательных домах ставят в упрек, что они не почитают своих родителей»
Василий Розанов, писатель, философ, 1906 год:
«Наступило (я думаю, для всей Европы) великое «дарвиновское испытание». Для всех вещей, статуй, идолов, классов, положений, для всякого счастья и высоты наступила длительная минута «борьбы за существование», где они должны «отстоять себя», показав свою «правду» и «жизненность» и «благодетельность», – не на словах, не риторическую, а деловую. Пришла смерть для всего «ненужного». – «Ну, кто выживет? Кто подлинно нужен?» Вопрос слишком страшный для слишком многого. Недаром у многих и многих поджилки трясутся…»
Владимир Ульянов-Ленин, 1918 год:
«Долой старые общественные связи, старые экономические отношения, старую «свободу» (подчиненного капиталу) труда, старые законы, старые привычки! Будем строить новое общество!»
Александр Блок, поэт, 1918 год:
«Переделать все. Устроить так, чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью»
…Пули, погуще!
По оробелым!
В гущу бегущим
грянь, парабеллум!
Самое это!
С донышка душ!
Жаром,
жжением,
железом,
светом,
жарь,
жги,
режь,
рушь!
…
Идти!
Лететь!
Проплывать!
Катиться! –
Всего мирозданья проверяя реестр.
Нужная вещь –
хорошо,
годится.
1920 год
Хосе Ортега-и-Гассет, испанский философ:
«…Выявляется бесплодность любой «всеобщей» революции, любой попытки разом изменить общество и начать историю заново, как замышляли смутьяны 89-го года [1789 г. во Франции]. … Революции, безоглядные в своей нетерпеливой спешке, лицемерно щедрые на обещания всевозможных прав, попирают первейшее право человека, настолько первейшее, что оно определяет человеческую сущность, – право на непрерывность, на преемственность»
Борис Пильняк, писатель, 20-е годы:
«В России не было радости, а теперь она есть… Революции, бунту народному, не нужно было – чужое. Бунт народный – к власти пришли и свою правду творят – подлинно русские подлинно русскую»
Мариэтта Шагинян, писательница:
«Русская история – не кончилась, не прервалась, она делается, она сделалась сейчас людьми в кожаных куртках,.. эти кожаные куртки сродни Петру, а может быть и дремучим стихиям до-петровства, это сила, наконец, наша сила»
Из дневника Пьера Паскаля, французского социалиста-католика, вступившего в РКП, 1919 год:
«Неповторимое и опьяняющее зрелище – разрушение определенного общества. Ныне исполняется реченное в четвертом псалме вечерней воскресной службы..: «властители будут низвергнуты с трона, а бедняки поднимутся из грязи». Домовладельцы вынуждены довольствоваться одной комнатой, а в тех, что они занимали прежде, поселено по семье. Нет больше богатых – только бедные и беднейшие. Знания не добавляют ни привилегий, ни уважения. Бывший рабочий, ставший директором, командует инженерами. Размер заработной платы почти не различается. Частная собственность ограничивается одеждой. Судья больше не обязан руководствоваться законом, если он противоречит его пролетарскому чутью. Брак – всего лишь один из видов гражданского состояния, а о разводе можно просто уведомить открыткой. Детей учат доносить на родителей. Чувство щедрости уничтожено тяжелыми временами: в семьях считают каждый кусочек хлеба и каждый грамм сахара. Нежность считается пороком. Жалость убита вездесущей смертью»
Георгий Федотов, историк, философ:
«В самый разгар гражданской войны и свирепейшего террора в стране горела духовная жизнь… Поэты старой России и новые писатели, вышедшие из народа, сливались в общем мажорном ощущении жизни. Буря событий захватила их, как дионисическое опьянение. Жизнь казалась чудесной, всеобещающей. Весело шагали по трупам – навстречу какому-то сияющему будущему. За литературой, театром – вставали массы, жадно рвущиеся к просвещению, наполнявшие залы популярных лекций, аудитории рабфаков. Жизнь была неприглядна, голодна и дика, насилие торжествовало повсюду, но, глядя на эти честные, взволнованные лица молодых и стариков, впервые дорвавшихся до культуры, хотелось верить в будущее»
Борис Хазанов, философ, 70-е годы:
«История превращения России в Советский Союз записана, как в книге судеб, в русском фольклоре. Богатырь Илья Муромец, колоссальная инерционная масса России, тридцать три года сидит неподвижно в родительской избе, потом поднимается и седлает такого же, как он, огромного коня. Его ждут подвиги. Внезапный переход от растительного существования к сверхестественной активности равнозначен скачку в другое время.
Время утопии – это время митингов, патетических клятв, вдохновляющей простоты лозунгов и геометрических эмблем, время, когда некогда жить обыкновенной жизнью. Время изможденных вождей, потрясающих костлявыми кулаками, и ответом им служит согласный гул толпы.
Время полного экономического крушения, воровства и пиров, похожих на пир во время чумы, и посреди этого разора – шествие кумачовых флагов, какой-то нескончаемый парад-фестиваль; героическое время патрулей, нарукавных повязок, кожаных курток и скрипящих ремней, время юношей, время женщин, отшвырнувших быт…
Вдруг начинает казаться, что до горизонта, скрывающего лучезарное будущее – подать рукой… Не латать эту старую, изношенную, скучную и беспросветную жизнь, а сломать ее напрочь…
В спешке и панике воздвигаются города, трещат леса, мелеют реки, целые деревни снимаются с места, уезд перебирается в область, область бежит в столицу, и скоро все города превращаются в чудовищно переполненные деревни. С бешеной скоростью крутится государственный механизм, перемалывая тело народа в фарш…
Но на полпути к земному раю силы оставляют измочаленного гиганта, и он вновь впадает в оцепенение. И снова до чуткого уха Европы доносится могучий храп…»
РЕВОЛЮЦИЯ
Жан Жорес, лидер французских социалистов:
«Революция – варварская форма прогресса!.. Будет ли нам дано увидеть день, когда форма человеческого прогресса действительно будет человеческой?»
РУССКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Как было хорошо дышать тобою в марте
И слышать на дворе, со снегом и хвоёй,
На солнце, поутру, вне лиц, имен и партий,
Ломающее лед дыхание твое.
…
Он – «С Богом, – кинул, сел; и стал горланить: – К черту! –
Отчизну увидав: – Черт с ней, чего глядеть!
Мы у себя, эй жги, здесь Русь, да будет стерта!
Еще не все сплылось; лей рельсы на людей!
Лети на всех парах! Дыми, дави и мимо!
Покуда целы мы, покуда держит ось.
Здесь не чужбина нам, дави здесь край родимый.
Здесь так знакомо все, дави, стесненья брось!»
Теперь ты – бунт. Теперь ты – топки полыханье.
И чад в котельной, где на головы котлов
Пред взрывом плещет ад Балтийскою лоханью
Людскую кровь, мозги и пьяный флотский блёв.
1918 год
Алексей Толстой, писатель, из романа «Хождение по мукам»:
«О, русские люди, русские люди!
Русские люди, эшелон за эшелоном, валили миллионами с фронта домой, в деревни, в степи, в леса, в болота… К земле, к бабам… В вагонах с выбитыми окнами стояли вплотную, густо, не шевелясь, так что и покойника нельзя было вытащить из тесноты, выкинуть в окошко. Ехали на буферах, на крышах. Замерзали, гибли под колесами, проламывали головы на габаритах мостов. В сундучках, в узлах везли добро, что попадалось под руку – все пригодится в хозяйстве: и пулемет, и замок от орудия, и барахло, снятое с мертвеца, и ручные гранаты, винтовки, граммофон и кожа, срезанная с вагонной койки. Не везли только денег – этот хлам даже не годился на козьи ножки.
За три года узнали, что такое война… Теперь знаем – в чье пузо штык. Теперь – ни царя, ни бога. Одни мы. Домой, землю делить!
…По селам и хуторам заскрипело – это напильничками отпиливали обрезы. Русские люди серьезно садились на землю»
Георгий Флоровский, философ:
«В революции открылась жуткая и жестокая правда о России. В революции обнажаются глубины, обнажается страшная бездна русского отпадения и неверности, – «и всякой мерзости полна»… Нечего бояться и стыдиться таких признаний, нечего тешить себя малодушной грезой о прежнем благополучии и перелагать все на чужую вину»
Александр Блок, поэт 1918 год:
«Стыдно сейчас надмеваться, ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать над Россией, над которой пролетает революционный циклон.
Значит, рубили тот сук, на котором сидели? Жалкое положение: со всем сладострастьем ехидства подкладывали в кучу отсыревших под снегами и дождями коряг – сухие полешки, стружки, щепочки; а когда пламя вдруг вспыхнуло и взвилось до неба… – бегать кругом и кричать: «Ах, ах, сгорим!»;
«Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте Революцию»
Иван Бунин, писатель 1919 год:
«Блок слышит Россию и революцию, как ветер…» О, словоблуды! Реки крови, море слез, а им все нипочем»
А. Бобрищев-Пушкин, публицист-эмигрант, 1921 год:
«…Коммунисты являются знаменосцами будущей жизни, трубачами объявленной социальной борьбы. За это их ненавидят, за это их любят. За это ненавидят и любят Россию, ставшую во главе того лагеря, которому суждена победа, ибо он – будущее, а официальная Европа – прошлое. И с востока вновь сияет свет. Русский народ «в рабском виде», в муках неисчислимых страданий несет своим измученным братьям всемирные идеалы… Но, конечно, как нет великого человека для своего камердинера, так для современников нет великой революции. Они видят ее слишком вблизи… …Значение происходящего для них недоступно, не видно рождения в пламени высших ценностей…»
Николай Бердяев, философ:
«С давних времен было предчувствие, что Россия предназначена к чему-то великому, что Россия особенная страна, не похожая ни на какую страну мира. Русская национальная жизнь питалась чувством богоизбранности и богоносности России. Идет это от старой идеи Москвы, как третьего Рима… К идеям этого порядка прилипло много фальши и лжи, но отразилось в них и что-то подлинно народное, подлинно русское»
ОДА РЕВОЛЮЦИИ
Тебе,
освистанная,
осмеянная батареями,
тебе,
изъязвленная злословием штыков,
восторженно возношу
над руганью реемой
оды торжественное
«О»!
О, звериная!
О, детская!
О, копеечная!
О, великая!
Каким названьем тебя еще звали?
Как обернешься еще, двуликая?
Стройной постройкой,
грудой развалин?
Машинисту,
пылью угля овеянному,
шахтеру, пробивающему толщи руд,
кадишь,
кадишь благоговейно,
славишь человечий труд.
А завтра
Блаженный
стропила соборовы
тщетно возносит, пощаду моля, –
твоих шестидюймовок тупорылые боровы
взрывают тысячелетия Кремля.
«Слава».
Хрипит в предсмертном рейсе.
Визг сирен придушенно тонок.
Ты шлешь моряков
на тонущий крейсер,
туда,
где забытый
мяукал котенок.
А после!
Пьяной толпой орала.
Ус залихватский закручен в форсе.
Прикладами гонишь седых адмиралов
вниз головой
с моста в Гельсингфорсе.
Вчерашние раны лижет и лижет,
и снова вижу вскрытые вены я.
Тебе обывательское
– о, будь ты проклята трижды! –
и мое,
поэтово
– о, четырежды славься, благословенная! –
1918 год
Пьер де Мариво, французский писатель – о французских простолюдинах начала 18 века:
«Вообразите существо, наделенное всеми возможными пороками и добродетелями сразу. Смешайте бешенство, вспыльчивость, глупость, неблагодарность, наглость, вероломство, трусость. Добавьте к этому, если сможете, самую искреннюю сострадательность, верность, благочестие и даже целомудрие. Короче говоря, соедините в характере существа все возможные противоречия. Необходимо добавить к описанию еще одну черту: способность автоматически переходить в одну минуту от хорошего к дурному… Если он в добром расположении духа, он готов пролить за вас всю свою кровь, но если он зол – он до капли высосет вашу…»
Юлий Мартов, меньшевик (социал-демократ), декабрь 1917 год:
«…Европейский идеал пытаются насадить на азиатской почве… Для меня социализм всегда был не отрицанием индивидуальной свободы и индивидуальности, а, наоборот, высшим их воплощением… Здесь же расцветает такой «окопно-казарменный» квазисоциализм, основанный на всестороннем «опрощении» всей жизни, на культе даже не «мозолистого кулака», а просто кулака, что чувствуешь себя как будто бы виноватым перед всяким культурным буржуа»
Зинаида Гиппиус, поэт, писатель:
«Нельзя русскому революционеру быть честным, культурным… Нельзя ему быть европейцем. Задушат. Еще при царе туда-сюда, но при Ленине – конец… Эта наука, эта Европа, эта культура – скучны нашему оголтелому матросью, нашей «веселой» горилле на цепочке у мошенников…»
Из разговора большевика Анатолия Луначарского с писателем Владимиром Короленко, 1920 год:
« – Ведь мы сами скорбим об ошибках, знаем, что иногда их бывает слишком много, но поймите и вы: в такой жестокой борьбе, какую нам навязала буржуазия, ошибки неизбежны.
– Значит, не вы навязали борьбу, а вам ее навязали… Черносотенцы, устраивая погромы, тоже кричали, что им навязали борьбу, только не буржуазия, а еврейство. Слово «еврей» служило жупелом, которым удобно было клеймить противников режима. Вы поменяли жупел, только и всего. Вы ни в грош не ставите отдельного человека, его личную неприкосновенность и юридические права. Для вас это буржуазные предрассудки. Всякий инакомыслящий или лишь кажущийся таковым – это буржуй, поставленный вне закона. Не только интеллигентов, но и рабочих, если они хоть в чем-то не согласны с вами, вы объявляете распропагандированными либо подкупленными буржуазией… Ваши методы те же, что и у черной сотни, только она возбуждала массы против евреев, а вы – против буржуев»
Р. Донской псевдоним), профессор Московского университета, медик, 1920 год:
«Русская буржуазия проявила поразительно малую сопротивляемость и вместо борьбы предпочла разбежаться за пределы Совдепии. Осталась лишь мелкая рыбка, которая и была начисто обобрана. В результате буржуазии не оказалось… …И остались лишь две большие группы пролетариата, из коих одна сморкалась в руку, а другая употребляла носовые платки. Или, если тебе больше нравится антропологическое сравнение – чернокожие и белые пролетарии. У белых гражданские права немедленно отняли, а чернокожих надули самым примитивным образом, как можно надуть только чернокожих. Сказав, что в их руки передается вся полнота власти, им предоставили осуществлять свою диктатуру через четырех- и пятистепенную систему выборов, даже не обеспечив тайной подачи голосов. Мы все когда-то жестоко критиковали избирательный закон 3 июня [1907 г.]. А ведь какой это был образцовый государственный акт по сравнению с явно мошеннической избирательной системой советской конституции. В результате и белые, и черные одинаково оказались крепостными в руках олигархической шайки, усвоившей себе способы управления XIII и XIV века»
Иван Бунин, писатель, 1919 год:
«Говорит, кричит, заикаясь, со слюной во рту, глаза сквозь криво висящее пенсне кажутся особенно яростными. Галстучек высоко вылез сзади на грязный бумажный воротничок, жилет донельзя запакощенный, на плечах кургузого пиджачка – перхоть, сальные жидкие волосы всклокочены… И меня уверяют, что эта гадюка одержима будто бы «пламенной, беззаветной любовью к человеку», «жаждой красоты, добра и справедливости»!
А его слушатели?
Весь день праздно стоящий с подсолнухами в кулаке, весь день механически жрущий эти подсолнухи дезертир. Шинель внакидку, картуз на затылок. Широкий, коротконогий. Спокойно-нахален, жрет и от времени до времени задает вопросы, – не говорит, а только спрашивает, и ни единому ответу не верит, во всем подозревает брехню. И физически больно от отвращения к нему, к его толстым ляжкам в толстом зимнем хаки, к телячьим ресницам, к молоку от нажеванных подсолнухов на молодых, животно-первобытных губах»
Освальд Шпенглер, немецкий философ, 1918 год:
«…Большевики не есть народ, ни даже его часть. Они низший слой «общества», чуждый, западный, как и оно, однако им не признанный и потому полный низменной ненависти… То, что придало этой революции ее размах, была не ненависть к интеллигенции. То был народ, который без ненависти, лишь из стремления исцелиться от болезни, уничтожил западный мир руками его же подонков, а затем отправит следом и их самих – тою же дорогой…»
Георгий Федотов, историк, философ:
«Есть один элемент христианской культуры, нам всем дорогой, любовно выращенный в петербургский период нашей истории и теперь выкорчеванный без остатка. Это свобода, которая с таким трудом пробивалась в крепостнически-самодержавном царстве, но наконец сделалась неотъемлемой частью русской жизни. Эта свобода целиком выросла на почве западной культуры… В византийско-московской традиции у нее не было никаких корней… Вот почему с такой невероятной легкостью свобода могла быть выкорчевана из сознания русских масс, лишенных общения с внешним миром, принесших в марксистскую школу лишь древние инстинкты Московии. Коммунизм сгинет… Но Московия останется. Останется тоталитарное государство, крепкое не только полицейской силой, но и тысячелетними инстинктами рабства»;
«Важно отметить, что в своем зарождении правовая свобода… была свободой для немногих. И она не могла быть иной. Эта свобода рождается как привилегия, подобно многим плодам высшей культуры. Массы долго не понимают ее и не нуждаются в ней, как не нуждаются и в высоких формах культуры. Все завоевания деспотизма в новой истории… происходили при сочувствии масс. Массы нуждаются в многовековом воспитании к свободе…
Люди, воспитанные в восточной традиции, дышавшие вековым воздухом рабства, ни за что не соглашаются с такой свободой – для немногих – хотя бы на время. Они желают ее для всех или ни для кого. И потому получают «ни для кого»… В результате на месте дворянской России – Империя Сталина»
Станислав Ежи Лец, польский писатель:
«Ну, допустим, ты пробил головой стену. И что ты будешь делать в соседней камере?..»
ТЕРРОР
Из статьи «ЧЕ-КА» в еженедельнике «Красный меч», органе Политотдела Особого корпуса войск ВУЧК от 18 августа 1919 года:
«Для нас нет и не может быть старых устоев морали и «гуманности», выдуманных буржуазией для угнетения и эксплуатации «низших классов». Наша мораль новая, наша гуманность абсолютная, ибо она покоится на светлом идеале уничтожения всякого гнета и насилия. Нам все разрешено, ибо мы первые в мире подняли меч не во имя закрепощения и угнетения кого-либо, а во имя раскрепощения и освобождения от рабства всех. Жертвы, которых мы требуем, – жертвы спасительные, устилающие путь к светлому царству Труда, Свободы и Правды. Кровь? Пусть кровь, если только ею можно выкрасить в алый цвет серо-белый штандарт старого разбойничьего мира. …Война, которую мы ведем, это священная война восставших униженных и оскорбленных, поднявших меч против своих угнетателей. Может ли кто-либо посметь нас, вооруженных таким святым Мечем, упрекать в том, почему мы боремся и как мы боремся?»
Федор Степун, философ:
«Смертные приговоры выносились и приводились в исполнение не в порядке наказания за преступление, а в порядке ликвидации чужеродного и потому не пригодного для социалистического строительства материала. Помещики, буржуи, священники, кулаки, белые офицеры так же просто выводились в расход, как в рационально поставленных хозяйствах выводятся в расход одна порода скота ради введения другой»
Николай Бухарин, большевик, 1920 год:
«Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью… является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»
Объявление Чрезвычайной Комиссии (ЧК) города Торжка Тверской губернии, 1918 год:
«Объявление
Всем гражданам города Торжка и уезда. Пролетариат не должен допустить, чтобы его вожди умирали от злодейских грязных рук наймитов и контрреволюционеров, и на террор должен ответить террором. За голову и жизнь одного из наших вождей должны слететь сотни голов буржуазии и всех ее приспешников. Доводя об этом до всеобщего сведения граждан города и уезда, Новоторжская Чрезвычайная комиссия уведомляет, что ею арестованы и заключены в тюрьму – как заложники – поименованные ниже представители буржуазии и их пособники: правые эсеры и меньшевики. При малейшем контрреволюционном выступлении, направленном против Советов, при всяком покушении на вождей рабочего класса – эти лица Чрезвычайной комиссией будут немедленно расстреляны.
Список заложников… [следуют имена]
Председатель Новоторжской Чрезвыком М. Клюев
Члены комиссии И. Шибаев, Цветков»
Р. Донской, профессор Московского университета, медик, 1919 год:
«Это было через несколько дней после покушения на Ленина. Там, во дворе анатомического театра, я увидел разостланный огромный брезент, из-под которого торчала пара мертвых ног в носках.
– У вас опять подвал затопило, что трупы не убраны? – спросил я служителя Григория, с которым мы были приятелями еще с войны.
Тот вместо ответа отбросил брезент, и я увидел 24 трупа с раздробленными черепами. Все лежали в одном белье, в разнообразных позах, в два ряда, голова к голове. Черепа их напоминали разбитые спелые арбузы, и из широких отверстий с развороченными краями вываливались обезображенные мозги и обломки костей. Я не мог не узнать всесокрушающего выстрела из винтовки в упор. Большинству стреляли в висок, некоторым в лоб. Все было понятно.
– В первый раз привезли? – спросил я Григория.
– В первый. Предупредили, что сегодня ночью привезут еще сорок»;
«Нужного мне врача я застал у телефона. Насколько я понял, разговор шел о том, чтобы казненных перестали возить для погребения в больницы.
– А много к вам доставляют? – спросил я его.
– Полными грузовиками, – ответил он, сильно понизив голос…»
ТЕРРОР
Собирались на работу ночью. Читали
Донесенья, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Выкликали по спискам мужчин, женщин.
Сгоняли на темный двор.
Снимали с них обувь, белье, платье.
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.
Ночью гнали разутых, голых
По оледенелым камням,
Под северовосточным ветром
За город в пустыри.
Загоняли прикладом на край обрыва.
Освещали ручным фонарем.
Полминуты рокотали пулеметы.
Доканчивали штыком.
Еще недобитых валили в яму.
Торопливо засыпали землей.
А потом с широкою русскою песней
Возвращались в город домой.
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю. Грызлись за кости.
Целовали милую плоть.
Симферополь 26 апреля 1921 год
Р. Донской, Москва, 1920 год:
«Летом 1920 г., вскоре после официальной отмены смертной казни, у доктора N. расстреляли взрослого сына. Один из его товарищей, который был хорош с прозектором, пошел в анатомический театр разыскивать труп и увидел картину. Небольшой подвал был до потолка набит казненными, которые были сложены, как штабель дров. Об опознании трупа не могло быть, конечно, и речи. Тогда старуха мать подкупила могильщиков и пришла в назначенную ночь на кладбище. Там ей предъявили подряд все трупы, прежде чем бросить их в общую яму, и она опознала дорогое ей, обезображенное лицо. За баснословную сумму денег она добилась, что сына ее зарыли не в общей, а в отдельной яме, которую она обозначила своим условным знаком…»
БОЙНЯ
…
Кто у часовни Ильи-Пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
– «Не реви – собакам собачья смерть!»
А она не уходит, а все плачет и плачет
И отвечает солдату, глядя в глаза:
– «Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить…»
Симферополь, июль 1921 года
Николай Тихонов:
***
Длинный путь. Он много крови выпил.
О, как мы любили горячо –
В виселиц качающемся скрипе
И у стен с отбитым кирпичом.
Этого мы не расскажем детям,
Вырастут и сами все поймут,
Спросят нас, но губы не ответят
И глаза улыбки не найдут.
Показав им, как земля богата,
Кто-нибудь ответит им за нас:
«Дети мира, с вас не спросят платы,
Кровью все откуплено сполна»
Станислав Ежи Лец, польский писатель:
«Следы многих преступлений ведут в будущее»
ПОВСЕДНЕВНОСТЬ
Иван Бунин, писатель, 1918 год:
«Еще не настало время разбираться в русской революции беспристрастно, объективно…» Это слышишь теперь поминутно. Беспристрастно! Но настоящей беспристрастности все равно никогда не будет. А главное: наша «пристрастность» будет ведь очень и очень дорога для будущего историка. Разве важна «страсть» только «революционного народа»? А мы-то что ж, не люди, что ли?»
Р. Донской, профессор Московского университета, медик, 1920 год:
«Домовые комитеты были разгромлены, и управление домами было передано назначенным центральной властью квартальным управлениям (квартупхозам). В результате… все дома с центральным отоплением остались без дров. Были прекращены какие бы то ни было ремонты, починки водопроводов, канализаций и т. д. Пришлось запасаться дровами каждой квартире в отдельности и ставить печи. Тут проявилось в полной мере тяготеющее на большевиках проклятие: к чему бы ни прикасались эти коммунисты, отовсюду без остатка вытравлялись коммунистические начала, и, взяв в свои руки управление московскими домами, они первым делом заменили коммунистическое отопление индивидуальным печным»
Сергей Далин, комсомольский активист:
«…1921 год у нас был особенно тяжелым. К разрухе, причиненной империалистической и гражданской войнами, прибавился неурожай и голод в Поволжье. Скудные пайки, выдаваемые по карточкам, были еще более сокращены. 400 граммов полуржаного, полуовсяного хлеба, суп из селедочных голов, немного жидкой каши. Всегда хотелось есть, но не было никакой трагедии, по крайней мере для нас, молодежи. Ведь все одинаково голодали, не было сытых и голодных. Это был решающий моральный фактор, который творил чудеса»
«С осени началась массовая ломка деревянных домов на топливо. Жильцы дома, подлежащего слому, выбрасывались вон, а организация, получая ордер на дом, запасшись соответственными инструментами, приступала к слому. Как только на улице раздавался грохот падающих балок, население сбегалось и окружало счастливцев, получивших дом. Наблюдающий за сломом милиционер строго следил, чтобы дом достался именно тем, кто имел на него ордер, и время от времени стрелял для острастки в воздух, и тогда толпа сразу рассыпалась. А через минуту она уже снова была на месте и высматривала плохо лежащие щепки и чурбаны. Приступали к сломке рано утром и спешили закончить ее к вечеру, ибо оставить на ночь полуразрушенный дом – значило утром найти уже пустое место»
Сергей Далин:
«На торжественном закрытии II Конгресса Коминтерна молодежи [1921 г.] делегат Германии Шейнгар с большой искренностью и душевностью говорил о русских большевиках и комсомольцах: «Тот факт, что среди невероятнейших лишений, среди голода и нужды в своей стране они могли совершить столь великие деяния, должен послужить стимулом для нашей будущей работы»
«…Тем, у кого лопнул водопровод, приходилось совсем плохо. Особенно страдала от недостатка водопровода одна из моих ассистенток Ф., обаятельный человек, близкая подруга твоей матери. Она заканчивала очень интересную работу и до позднего вечера засиживалась в нетопленной лаборатории одна, при свете коптящей керосиновой лампы. Домой на шестой этаж она возвращалась к 8 часам и сейчас же принималась за стряпню ужина… Но для этого нужно было принести со двора воды. Черная лестница была очень крутая и не освещалась, а вода, которую расплескивали на нее из ведер жильцы дома, образовала на каждой ступеньке скользкие ледяные валики.
– Поверите, – говорила она мне, – когда я стою в полной темноте на этом проклятом ледяном катке с уклоном в 50 градусов, на уровне четвертого или пятого этажа, уцепившись одной рукой за перила, а другой держа полное, тяжелое, расплескивающееся ведро, мною иногда овладевает такой ужас, что я готова громко кричать о помощи»
Сергей Далин:
«Комсомольцы, издеваясь над скулящими мещанами и врагами, во весь голос пели: «На Тверском бульваре сидят бояре, задрав на Пушкина очки. «Скажи ты, Саша, о гордость наша, когда уйдут большевики?» Ответил Саша, о гордость наша: «Когда верблюд и рак станцуют краковяк, тогда уйдут большевики»
«С наступлением крепких морозов в доме начали лопаться клозетные трубы. Лопнули они и в нашей квартире… Хорошо, что мы жили на первом этаже – ходить было близко. А вот тем, кто снимал квартиру выше, тем приходилось хуже. Эти разрешали канализационный вопрос довольно своеобразно. Разостлав на полу номер «советских известий», они… Затем, сложив «Известия» в аккуратный пакет, они выбрасывали его в форточку. Пакет быстро превращался в ледышку, и таких мерзлых пакетов валялось на улицах Москвы великое множество. О том, что с ними будет, когда наступит оттепель, никто не думал. Все жили настоящим днем, и так далеко, как время желанной оттепели, никто не загадывал»;
«По дороге в госпиталь я обычно отдыхал в трамвайных будочках на наружных скамейках, ибо зайти внутрь было невозможно по очень простой причине… Когда я вошел в будку на Театральной площади [самый центр Москвы], я наткнулся в углу на огромную кучу испражнений. Отскочил в другой, но и там было то же. …Я повернулся к выходу и увидел сидящего на корточках солдата, приветливо смотрящего на меня.
– Не стесняйтесь, товарищ, присаживайтесь, – пригласил он меня.
– Я не стесняюсь, но только ведь это трамвайная будка.
– Да ведь мы их давно в нужники обратили, – самодовольно похвалился он»
Владлен Сироткин, историк:
«Трагедия России заключается в том, что в ней всегда было две культуры – крестьянская, азиатская,.. и городская, просвещенная, в основе своей западная. Когда в 1918 – 1920 годах перегородки между ними рухнули, народная культура затопила городскую»
Иван Соколов-Микитов, писатель, 1920 год:
«В глубине русской деревни пережил я всю радужную смену настроений: видел деревню, недоверчиво прислушивающуюся к заезжим архаровцам, сулившим мужицкий рай, видел ее с воспетой «дубиной» в руках и озаренную кровавым заревом горящих усадеб, торжествующую, потом оголодавшую, разочарованную, изнемогшую и, наконец, покорившуюся…
Так называемый «большевизм», т. е. попросту своевольство, там, – в городе и деревне, – изжив себя, издох безвоскресно: в деревне хоть крепко держат залапанную землю, но нет и помину о своевольных красных днях, а самое слово «большевик» и «красноармеец» – постыдно… Остался большевизм официальный, «коммуния»: сытое начальство, нанятая и сытая армия и бесчисленное количество «совхозов», около которых кормится шаткий люд, конечно, ни во что не веря, работая спустя рукава и существуя только надеждой на скорый конец.
В этот скорый и неизбежный конец веруют все, не исключая и самого начальства, спешащего обменять на недвижимость нажитые на комиссарстве капиталы.
На «революцию» и «коммуну» смотрят как на беду временную и никоим образом невозможную: может ли такое быть! И вместе с тем служат и терпят покорно, веруя крепко, что кто-то придет и поставит порядок…
И еще никогда с такой силой не разгорался инстинкт собственности, как в эти злые дни «коммуны» и «социализации». Люди стали как волки. Сосед с соседом не поделят широкой улицы у окон, и дело сплошь и рядом доходит до топоров. Никогда так не ссорились бабы: мать и дочь не могут поделить горшков в печке. Никогда не было такого количества раздоров и семейных разделов. Яд смуты подточил самые крепкие семьи, со старины охранявшие семейный лад, мир и силу.
Никто никому не хочет помочь ни трудом, ни хлебом, ни ссудой. Нищих не стало, да только потому, что перестали подавать. Седые старики, помнящие крепостное и когда-то считавшие за грех продать голодному хлеб, принимавших нищего как Христова желанного гостя и с земным поклоном подававшие ему ломоть и корец, теперь не подадут и корки умирающему у них на глазах голодному ребенку. Нечего и говорить о молодых, настрекотавшихся на изустных и печатных «рабочих правдах». Их наглость и самодовольство не знают границ»;
«Боль, страх и голод, которые мы переживаем, мешают нам видеть мелочи повседневной жизни, из которых и строится повседневная жизнь…
– Кто всю рябину оборвал? – кричит с волостного крыльца горлан Федька. – Председателева женка! Варенье варила! А сахар откудова? Из продовольственного комитету, товарищи, сахар! Кто под полой из складу масло таскает?.. Э-эх, все-то мы, братцы, воры и всем-то нам хо-орошая дубина нужна!.. – неожиданно заканчивает он свою рябую речь.
Честных людей нет.
Как-то по весне в волость для продовольственного отдела пришел вагон хлеба. На станцию – сорок верст – выехали подводы. Хлеб навалили, а привезти не привезли: кто вез, тот на двор к себе и завез…
С уличенными беспощадны. Но и самый страх жесточайшей расправы не может остановить неудержимую тягу к поживе, одолевшую поголовно всех. В Дуденском волостном исполкоме были похищены триста тысяч пайковых. Заподозрили председателя исполкома. Пятнадцать верст гнали его босиком по снегу, раздели догола и пустили бежать вдоль деревни. Бабы и девки мороженой лозой крыли его по голой спине. Такого испытания председатель не выдержал и открылся. Голого, его вывели на реку, поставили босыми ногами на лед и начали окатывать из проруби ледяной водой, пока он не превратился в ледяной мертвый столб».
НА «СВЯТОЙ РУСИ»
О, этот воздух, смутой пьяный,
На черной площади Кремля!
Качают шаткий «мир» смутьяны,
Тревожно пахнут тополя.
…
А в запечатанных соборах,
Где и прохладно, и темно,
Как в нежных глиняных амфорах,
Играет русское вино.
Успенский, дивно округленный,
Весь удивленье райских дуг,
И Благовещенский, зеленый,
И, мнится, заворкует вдруг.
Архангельский и Воскресенья
Просвечивают, как ладонь –
Повсюду скрытое горенье,
В кувшинах спрятанный огонь…
1920 год
Семен Франк, философ:
«Религии распятого бога он [Маркс] противопоставил доктрину распятого богоподобного человека. Богоподобный человек, возведенный капитализмом на Голгофу крайней бедности, унижения и презрения, – это пролетариат. Именно в него – в наиболее обездоленный и отверженный класс гражданского общества – необходимо уверовать как в Спасителя»
«Мы пришли сквозь столицы,
сквозь тундры прорвались,
прошагали сквозь грязи и лужищи.
Мы пришли миллионы,
миллионы трудящихся,
миллионы работающих и служащих.
Мы пришли из квартир,
мы сбежали со складов,
из пассажей, пожаром озаренных.
Мы пришли миллионы,
миллионы вещей,
изуродованных,
сломанных,
разоренных.
Мы спустились с гор,
мы из леса сползлись,
от полей, годами глоданных.
Мы пришли,
миллионы,
миллионы скотов,
одичавших,
тупых,
голодных.
Мы пришли,
миллионы
безбожников,
язычников
и атеистов –
биясь
лбом,
ржавым железом,
полем –
все
истово
господу богу помолимся.
Выйдь
не из звездного
нежного ложа,
боже железный,
огненный боже,
боже не Марсов,
Нептунов и Вег,
боже из мяса –
бог-человек!»
1920 год
«РАЗРУШИТЬ И РАЗЛОЖИТЬ ЦЕРКОВЬ»
Патриарх Московский и всея Руси Тихон, из обращения к Совнаркому, 13 октября 1918 год:
«Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли их в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и, вместо мира, искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку мировой революции…
Но мало вам, что вы обагрили руки русского народа его братской кровью… вы толкнули его на самый открытый и беззастенчивый грабеж. По вашему наущению разграблены или отняты усадьбы, заводы, фабрики, дома, скот, грабят деньги, вещи, мебель, одежду. Сначала под именем «буржуев» грабили людей состоятельных, потом, под именем «кулаков», стали уже грабить и более зажиточных и трудолюбивых крестьян…
Соблазнив темный и невежественный народ возможностью легкой и безнаказанной наживы, вы отуманили его совесть и заглушили в нем сознание греха, но какими бы названиями ни прикрывались злодеяния, – убийство, насилие, грабеж всегда останутся тяжкими и вопиющими к небу об отмщении грехами и преступлениями.
Вы обещали свободу.
Великое благо – свобода, если она правильно понимается, как свобода от зла, не стесняющая других, не переходящая в произвол и своеволие. Но такой-то свободы вы и не дали: во всяческом потворстве низменным страстям толпы, в безнаказанности убийств и грабежей заключается дарованная вами свобода»
Из письма заведующего секретным отделом ВЧК Тимофея Самсонова председателю ВЧК Ф. Дзержинскому, 1920 год:
«…Коммунизм и Религия взаимоисключаются… религию разрушить не сможет никакой другой аппарат, кроме аппарата ВЧК.
…Приняв во внимание то, что низшее молодое белое духовенство, правда в незначительной своей части, безусловно прогрессивно, реформаторски и даже революционно настроено по отношению к перестройке церкви, СОВЧК [секретный отдел ЧК] за последнее время в своих планах по разложению церкви сосредоточивает все свое внимание именно на поповскую массу, и что только через нее мы сможем, путем долгой, напряженной и кропотливой работы, разрушить и разложить церковь до конца. …Низшее поповство, освободившись от волчьих когтей больших церковных волков, иногда совершенно искренно работает на нас и с нами, и, кроме того, непосредственно работая в верующей массе, низшие попы, проводя нашу линию, разложение будут вносить в самую гущу верующих, а это – все»
Патриарх Тихон, из послания «Ко всем верным чадам православной церкви», 1922 год:
«Желая уделить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, мы нашли возможным разрешить церковно-приходским советам и общинам жертвовать на нужды голодающим драгоценные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления… Но вслед за этим же, после резких выпадов в правительственных газетах по отношению к духовным руководителям церкви,.. ВЦИК для оказания помощи голодающим постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи. …Мы не можем одобрить изъятие из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, освященных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской церкви и карается ею, как святотатство…»
Владимир Ульянов-Ленин, из записки в Политбюро, 1922 год:
«Строго секретно
Просьба ни в коем случае копий не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе
Именно теперь и только теперь, когда в голодных местностях едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны!) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией и не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. …
Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе [на международной экономической конференции] в особенности, совершенно немыслимо…
Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать»
Иннокентий, митрополит Читинский и Забайкальский, 1999 год:
«…Есть множество свидетельств широкой распространенности в русском обществе эпохи революции не просто равнодушия, а ненависти к вере и Церкви. Эта ненависть не насаждалась большевиками – она была разлита в обществе, и большевики победили и вошли в силу потому, что их воззрения, методы и цели были вполне созвучны настроениям большинства русских людей»
Станислав Ежи Лец, польский писатель:
«Никто не желает чувствовать вкус дрожжей в тесте, которое на них взошло»
РЕВОЛЮЦИЯ И МИР
Александр Блок, поэт, 1918 год:
«Размах русской революции, желающей охватить весь мир (меньшего истинная революция желать не может, а исполнится это желание или нет – гадать не нам), таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон, который занесет в заметенные снегом страны – теплый ветер и нежный запах апельсиновых рощ; увлажит спаленные солнцем степи юга – прохладным северным дождем»
ЛЕВЫЙ МАРШ
(матросам)
Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!
Там
за горами горя
солнечный край непочатый.
За голод,
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой, –
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!
Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!
1918 год
Госсекретарь США Роберт Лансинг, из письма президенту Вудро Вильсону, 2 января 1918 года:
«…Ниспровержение Советами института частной собственности создало совершенно неприемлемую для США ситуацию, все равно будет ли Россия продолжать войну с немцами или нет»
Из письма Дэвида Ллойд-Джорджа, премьер-министра Англии, Уинстону Черчиллю, военному министру, 1919 год:
«Я весьма встревожен Вашей второй телеграммой относительно планирования войны против большевиков. Кабинет никогда не одобрял такого предложения. Он никогда не предполагал делать что-либо, кроме снабжения армий в антибольшевистских районах России, с тем чтобы они могли удержаться… Я убедительно прошу Вас не ввергать Англию в чисто сумасшедшее предприятие из-за ненависти к большевистским принципам. Дорогая агрессивная война против России будет служить делу укрепления большевизма в России и создания его у нас в Англии. Мы не можем взять на себя такую ношу. Чемберлен [министр финансов] сообщает мне, что мы едва сведем концы с концами в мирных условиях даже при теперешних огромных налогах, и если мы втянемся в войну против такого континента, как Россия, то это будет прямой дорогой к банкротству и установлению большевизма на Британских островах. Французы не являются верными руководителями в этом деле. Их политика в значительной степени определяется огромным количеством мелких вкладчиков, поместивших свои деньги в русские займы и не видящих в настоящее время перспектив получить их когда-либо обратно. Поэтому я настоятельно прошу Вас не обращать слишком много внимания на их подстрекательство. Они ничего так не хотели бы, как заставить нас таскать для них каштаны из огня. Я также хотел бы, чтобы Вы имели в виду весьма тяжелый рабочий вопрос в Англии. Если бы стало известно, что Вы отправились в Париж для подготовки плана войны против большевиков, то это привело бы организованных рабочих в такую ярость, как ничто другое»
Марк Алданов, писатель:
«С очень большой вероятностью можно сказать, что при крайней слабости большевиков в то время,.. десять или двадцать европейских дивизий дали бы Деникину победу, несмотря ни на какие глубокие соображения социологов…
– И тогда в России установилась бы тоже диктатура, но генеральская и правая.
– На некоторое время, вероятно, в самом деле установилась бы. Но уж, во всяком случае, эта диктатура не стремилась бы вызвать революцию во всем мире, никаких чужих стран не захватывала бы, не имела бы в них пятых колонн, не пользовалась бы нежным расположением столь многих просвещенных людей на Западе. Эти просвещенные люди и помешали идее Черчилля. Кроме того, Ллойд-Джордж признал, что отправка новых дивизий обошлась бы слишком дорого. Он сделал экономию – одну из самых блестящих «экономий» в истории, если принять во внимание нынешний военный бюджет демократий»
Александр Солженицын, писатель, 1976 год:
«На территории бывшей России уже бушевал Апокалипсис – Западная Европа спешила вырваться из этой проклятой войны, все забыть поскорей, возобновить благоденствие моды и новые танцы. Ллойд Джордж так и сказал: забудьте о России! мы должны заботиться о благосостоянии нашего общества.
В 1914-м, когда нужна была помощь для западных демократий, Россией не побрезговали. Но в 1919-м, тем самым русским генералам, кто три года выручал Марну, Сомму и Верден, в напряженьи всех русских сил и выше русского разума, – тем самым генералам западные союзники отказали и в военной помощи, и в союзе»
Георгий Чичерин, нарком иностранных дел РСФСР, 1922 год:
«На берегах Темзы сосредоточилась вся политическая мудрость капиталистического мира. Государственные люди Темзы умеют видеть далеко и обладают тонким чутьем по отношению к поднимающимся новым историческим силам. Вступить в соглашение с новой исторической силой, чтобы ее обезвредить, – вот торжество английского традиционного государственного искусства…»
«…Международная буржуазия, хотя она в экономическом и военном отношениях в сто раз сильнее нас, не в состоянии нас задушить»
Из телеграммы Владимира Ульянова-Ленина Иосифу Сталину на Южный фронт, март 1919 год:
«Главком вполне прав, что операцию на Крым нельзя затягивать… Только что пришло известие из Германии, что в Берлине идет бой и спартаковцы завладели частью города. Кто победит, неизвестно, но для нас необходимо максимально ускорить овладение Крымом, чтоб иметь вполне свободные руки, ибо гражданская война в Германии может заставить нас двинуться на запад на помощь коммунистам. Ленин»
Заместитель наркома иностранных дел Лев Карахан – председателю Совета народных комиссаров Владимиру Ульянову-Ленину, февраль 1919 года:
«Народн
ым Комиссариатом по Иностранным Делам от времени до времени посылаются на Дальний Восток китайские и корейские агитаторы, задачей которых является установление связи с пролетарскими демократическими организациями на Дальнем Востоке. Стоимость каждого агитатора с премией при возвращении определяется: в Северный Китай и Корею 10 000 руб., в Южный Китай 20 000 рублей. Такие же командировки предполагаются в Персию и Индию, для каковой цели Народным Комиссариатом по Иностранным Делам приглашены через индийскую делегацию и союз персидских граждан лица с мест. Отправка их предполагается в ближайшем будущем»
Лев Безыменский, историк:
«…В апреле – августе 1919 года было передано компартиям средств на 3,4 миллиона, из них рублями – лишь 200.000 (на Кавказ). Остальное – валютой и ценностями. Причем принимались все меры предосторожности. 18 августа 1919 года управделами ИККИ Клингер, обосновывая необычный для Коминтерна заказ на… кожу, писал..:
«Кожа нам нужна для подметок, в которые мы будем заделывать ценности, главным образом бриллианты»
Владлен Сироткин, историк:
«…На сцене Большого театра во время Всемирного конгресса Коминтерна летом 1920 года висела огромная карта мировой революции, на которой стрелками были обозначены направления ударов – на Варшаву, Берлин, на Рим, на Балканы…»
Из приказа командующего Западным фронтом Михаила Тухачевского, 1920 год:
«Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству. Вперед на Запад! На Варшаву! На Берлин!»
Из телеграммы Владимира Ульянова-Ленина Иосифу Сталину на Западный фронт, июль 1920 года в дни наступления на Варшаву:
«Положение в Коминтерне превосходное. Зиновьев, Бухарин, а также и я думаем, что следовало бы поощрить революцию тотчас в Италии. Мое личное мнение, что для этого надо советизировать Венгрию, а может, также Чехию и Румынию»
Владимир Ульянов-Ленин – председателю комиссии ЦК по работе в Туркестане Шалве Элиаве, октябрь 1919 года:
«Т. Элиава! В Туркестане необходимо спешно создать хотя маленькую, но САМОСТОЯТЕЛЬНУЮ базу: делать патроны (станки посылаем), ремонтировать военное снаряжение, добывать уголь, нефть, ЖЕЛЕЗО. …
Денег мы не пожалеем, пошлем довольно золота и золотых иностранных монет, если Вы наляжете на то, чтобы покупать (от английских солдат и офицеров, от купцов через Персию и тому под[обное]) военное снаряжение, а равно иметь через Персию, через Индию и т.п. отношения с Европой и Америкой. Для этого надо тотчас начать искать преданных людей, способных пробраться в соответствующие приморские пункты и оттуда найти связи с пароходами нейтральных стран, с купцами, с матросами, с контрабандистами и прочее. Вести дело, конечно, архиконспиративно (как умели при царе работать). Оружие, связи с Америкой и с Европой, помощь народам Востока в борьбе с империализмом. С оказией (архинадежной) пришлите мне Ваш ответ и соображения, а по радио (шифром) извещайте меня о важнейших событиях и требованиях. Привет. Ленин»
Владимир Ульянов-Ленин, из выступления на IX партийной конференции РКП(б), 1920 год:
«…Мы еще раз и еще раз перейдем от оборонительной политики к наступательной, пока мы всех не разобьем до конца»
Сергей Есенин, поэт, из письма из Германии, 1922 год:
«Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем, чешем, не стесняясь, у всех на виду седалищные щеки, но мы не воняем так трупно, как воняют они внутри. Никакой революции здесь быть не может. Все зашло в тупик. Спасет и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы. Нужен поход на Европу»
Бертран Рассел, английский математик и философ, после посещения России в 1920 году:
«Большевик, искренне верящий в партийные догматы, убежден, что корень всех зол – частная собственность. Он убежден в этом настолько, что не ограничивается никакими, даже самыми жестокими, мерами, которые кажутся ему необходимыми для построения и сохранения коммунистического государства. Он жалеет себя столь же мало, сколь и других…
Такие взгляды похожи на фанатичную веру. А в английском уме они усиливают убеждение, на котором строится жизнь в Британии с 1688 года, что доброта и терпимость – все-таки лучшие из всех добродетелей…
Искренние коммунисты… весьма недалеки от воинствующих пуритан по своей суровой морали и политической решительности. Обращение Кромвеля с парламентом не так уж непохоже на обращение Ленина с Учредительным собранием. Оба, соединив вначале демократию с религиозной убежденностью, принесли первую в жертву вере и установили военную диктатуру. Оба стремились принудить свои страны и достичь более высокого уровня нравственности и внесли в общественную жизнь напряжение большее, чем люди могли выдержать.
Жизнь в современной России – как и в пуританской Англии – во многих проявлениях не соответствует человеческой природе. И если власть большевиков все-таки падет, то это произойдет по той же причине, по какой пали и пуритане: они переступят рубеж, за которым человек почувствует, что досуг и покой – ценности куда более весомые, чем все остальные блага, вместе взятые…»
Из ноты Верховного совета Антанты адмиралу Александру Колчаку, 26 мая 1919 года:
«…Державы союзной коалиции [Антанты] желают формально заявить, что целью их политики является восстановление мира внутри России путем предоставления возможности русскому народу добиться контроля над своими собственными делами…
На основании своего опыта последних двенадцати месяцев они пришли к убеждению, что достигнуть вышеуказанной цели невозможно, если они будут иметь дело с советским правительством Москвы. В силу этого они готовы оказать помощь правительству адмирала Колчака и его союзникам оружием, военным снаряжением и продовольствием для того, чтобы дать этому правительству возможность сделаться правительством всей России…
…Они просят адмирала Колчака и его союзников ответить, согласны ли они на следующие условия держав союзной коалиции, на которых они могли бы получать дальнейшую помощь со стороны держав.
Во-первых, правительство адмирала Колчака должно гарантировать, чтобы как только войска Колчака займут Москву, было созвано учредительное собрание, избранное на основании всеобщего, тайного и демократического избирательного права, в качестве верховного законодательного органа в России, перед которым должно быть ответственно российское правительство. Если же к этому времени порядок в стране не будет еще окончательно восстановлен, то правительство Колчака должно созвать учредительное собрание, избранное в 1917 г., и оставить его у власти вплоть до того дня, когда явится возможность организовать новые выборы.
Во-вторых, чтобы на всем том пространстве, которое находится в настоящее время под его контролем, правительство Колчака разрешило свободные выборы во все свободно и законно организованные собрания, как городские самоуправления, земства и т.п.
В-третьих, что правительство Колчака не поддержит никакой попытки к восстановлению специальных привилегий тех или других классов или сословий в России. Державы союзной коалиции с удовлетворением ознакомились с торжественной декларацией, сделанной адмиралом Колчаком и его союзниками, заявляющей, что они не имеют намерения восстановить прежнюю земельную систему.
В-четвертых, должна быть признана независимость Финляндии и Польши и, в случае если бы какие-нибудь вопросы, касающиеся границ или других каких-либо отношений между Россией и этими странами, не смогут быть разрешены путем взаимного соглашения, правительство России согласится обратиться к арбитражу Лиги наций.
В-пятых, в том случае, если отношения между Эстонией, Латвией, Литвой, кавказскими и закаспийскими территориями и Россией не будут быстро налажены путем взаимных соглашений, этот вопрос будет также разрешен с помощью Лиги наций…
В-шестых, правительство адмирала Колчака должно признать за мирной конференцией право определить будущее румынской части Бессарабии…
Наконец, российское правительство должно подтвердить декларацию, сделанную Колчаком.., касающуюся российского национального долга…»
Лев Аннинский, писатель, филолог:
«…Перед нами – несчастный правитель, «странствующий адмирал». То, что его угораздило стать «правителем» России, – какой-то бред, запредельное безумие. На самом деле он, Александр Васильевич Колчак, совсем другой. Сын инженера Обуховского завода, родившийся в 1874 году в Петербурге, окончивший Морской корпус, получивший премию 
Рикорда, ученый, полярник, исследователь, вызванный Толлем в экспедицию, потому что лучшего гидролога в русской науке не было. Он, Колчак, делал свое дело, сидел в лаборатории, исследовал льды, читал лекции в Академии, любил Скрябина, размышлял над Тертуллианом… Это был его контекст.
И вот вместо этого – какая-то кровавая каша, липкий клейстер, разъяренная масса, самосуд матросов над офицерами Черноморского флота и смута, смута, смута – красные против белых, красные против красных, белые против белых, террор, предательство, страна, затертая между произволом и анархией, комплекс неполноценности, некомпетентности, усталого равнодушия. Офицеры, которые боятся хулиганствующих новобранцев больше, чем большевиков. Штабисты, которые лгут и разворовывают снаряжение. Нищета и ярость масс, готовых поверить в красный рай на земле, лукавство мужиков, готовых обмануть и красных, и белых, потому что им без разницы, чьи шомпола…
В этом хаосе адмирал твердо знает одно: ему не жить. Контекст утерян, смысл утрачен. Колчак смотрит в лицо Самуилу Чудновскому, командующему расстрелом, и отказывается от повязки на глаза…»
УБИЙСТВО ЦАРСКОЙ СЕМЬИ
«Суровость расправы показывала всем, что мы будем вести борьбу беспощадно, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтоб запугать, ужаснуть, лишить надежды врага, но и для того, чтоб встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная гибель»
Яков Юровский, большевик, из воспоминаний, 1922 год:
«Сам-один повел вниз семью. Николай нес Алексея на руках. Остальные кто с подушкой в руках, кто с другими вещами, мы спустились в нижнее помещение в особую заранее очищенную комнату. Александра Федоровна попросила стул. Николай попросил для Алексея стул.
Я распорядился, чтобы стулья принесли. Александра Федоровна села. Алексей также. Я предложил всем встать. Все встали и, заняв всю стену и одну из боковых стен. Комната была очень маленькая. Николай стоял спиной ко мне. Я объявил, Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских и Солдатских Депутатов Урала постановил их разстрелять. Николай повернулся и спросил. Я повторил приказ и скомандовал «Стрелять». Первый выстрелил и на повал убил Николая. Пальба длилась очень долго и не смотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер. Но когда мне наконец мне удалось остановить, я увидел, что многие еще живы. Например доктор Боткин лежал опершись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом с ним покончил, Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга тоже были живы. Жива была еще и Демидова. Тов. Ермаков хотел окончить дело штыком. Но однако, это не удавалось. Причина выяснилась только позднее (на дочерях были бриллиантовые панцыри в роде лификов). Я вынужден был по очередно разстреливать каждаго. К величайшему сожалению, принесенные с казненными вещи обратили внимание некоторых присутствовавших красногвардейцев, которые решили их присвоить… Сложив трупы я позвал к себе всех участников и тут же предложил им немедленно вернуть все, что у них есть, иначе грозил расправой. Один по одному стали отдавать что у них оказалось»
Арсений Несмелов, белый офицер-эмигрант:
«Мы теперь панихиды правим,
С пышной щедростью ладан жжем,
Рядом с образом лики ставим,
На поминки Царя идем.
Бережем мы к убийцам злобу,
Чтобы собственный грех загас,
Но заслали Царя в трущобу
Не при всех ли, увы, при нас?
Сколько было убийц? Двенадцать,
Восемнадцать иль тридцать пять?
Как же это могло так статься, –
Государя не отстоять?
Только горсточка этот ворог,
Как пыльцу бы его смело:
Верноподданными – сто сорок
Миллионов себя звало.
Много лжи в нашем плаче позднем,
Лицемернейшей болтовни, –
Не на всех ли отраву возлил
Некий яд, отравлявший дни.
И один ли, одно ли имя,
Жертва страшных нетопырей?
Нет, давно мы ночами злыми
Убивали своих Царей.
И над всеми легло проклятье,
Всем нам давит тревога грудь:
Замыкаешь ты, дом Ипатьев,
Некий давний кровавый путь!»
20-е годы
Из постановления Политбюро ЦК КПСС от 30 июля 1975 года:
«Секретно 26 июля 1975 г.
Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи РОМАНОВЫХ, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца ИПАТЬЕВА в г. Свердловске.
Дом ИПАТЬЕВА продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного Управления культуры…
В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом ИПАТЬЕВА станет объектом их серьезного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города.
Председатель Комитета госбезопасности Андропов
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
- 1. Одобрить предложение Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР, изложенное в записке № 2004-А от 26 июля 1975 г.
- 2. Поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города.
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Иван Бунин, писатель, 1919 год:
«Брат на брата, сыневе против отцев, рабы на господ, друг другу ищут умертвить единого ради корыстолюбия, похоти и власти, ища брат брата достояния лишить, не ведуще, яко премудрый глаголет: ища чужого, о своем в оный день возрыдает…» (Василий Татищев, «Российская история»)
А сколько дурачков убеждено, что в российской истории произошел великий «сдвиг» к чему-то будто бы совершенно новому, доселе небывалому!»
Максимилиан Волошин:
ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА
Одни восстали из подполий,
Из ссылок, фабрик, рудников,
Отравленные темной волей
И горьким дымом городов.
Другие из рядов военных,
Дворянских разоренных гнезд,
Где проводили на погост
Отцов и братьев убиенных.
В одних доселе не потух
Хмель незапамятных пожаров,
И жив степной, разгульный дух
И Разиных, и Кудеяров.
В других – лишенных всех корней –
Тлетворный дух столицы Невской:
Толстой и Чехов, Достоевский –
Надрыв и смута наших дней.
Одни возносят на плакатах
Свой бред о буржуазном зле,
О светлых пролетариатах,
Мещанском рае на земле…
В других весь цвет, вся гниль империй,
Все золото, весь тлен идей,
Блеск всех великих фетишей
И всех научных суеверий.
Одни идут освобождать
Москву и вновь сковать Россию,
Другие, разнуздав стихию,
Хотят весь мир пересоздать.
В тех и в других война вдохнула
гнев, жадность, мрачный гнев разгула.
…
Из писем, оставшихся в архивах военной цензуры («красной» и «белой»):
«Желаем вам побольше подушить дармоедов и прочих нажившихся на чужой крови капиталов. За отсутствием хлеба стали жать зеленую рожь» /Московская губерния/;
«Люди умирают каждый день тысячами, а мертвых не успевают хоронить и сваливают в сараях как дрова. Ежедневно целыми эшелонами отправляют в Уфу и Златоуст. Мне приходится проходить через мертвых и больных, т.к. не успевают санитары убирать со станции» /Челябинск/;
«…Ссыпка хлеба крестьянами идет плохо. В той волости, куда нас посылали, 5 раз обирали. Хлеба нет. Крестьяне относятся весьма враждебно. Агитация наша не помогает. Придется действовать затвором» /Симбирская губерния/;
«Хлеб у нас отбирают красноармейцы нахально: у кого сколько найдут, и отберут. Народ страдает почем зря» /Подольская губерния/;
«В Курске голод, хлеба нет да и ничего нет. Запретили все продавать на базаре» /Курск/;
«Мы дожидались Колчака, как Христова дня, а дождались как самого хищного зверя. У нас здесь пороли всех сряду, правого и виноватого. Если не застегивают, то расстреляют или прикалывают штыком. Не дай Бог этого лютого Колчака» /Пермская губерния/;
«Никогда не представляла, чтобы армия Деникина занималась грабежами. Грабили не только солдаты, но и офицеры. Если бы я могла себе представить, как ведут себя белые победители, то несомненно спрятала бы белье и одежду, а то ничего не осталось» /Орел/;
«В Куникове расстреляли 18 дезертиров и 7 человек мирных жителей. Потом поехали в большие села: Сельцо и Саметь, но их встретили 700 человек дезертиров с артиллерией, и они поехали мимо, а прислали отряд латышей, который зажег эти села и не велел ничего спасать» /Костромская губерния/;
«Стали принимать очень строгие меры, вплоть до расстрела всего семейства. В деревнях не осталось ни одного дезертира, все без исключения явились в Кинешму; за эту неделю прибыло 10 000 дезертиров» /Кинешма/;
«У нас был председатель ЦИК т.Калинин… На брянском заводе собрались рабочие около 8 тыс. человек… на просьбу рабочих дать хлеба т.Калинин ответил, что через два месяца мы будем сыты… Тогда раздались голоса «Долой» /Брянск/;
«Был у нас Троцкий, навещал Дашковские казармы, т.к. у нас собралось одних дезертиров 7 тысяч, говорил речи и очень поднял дух в них, и они кричали ему «ура» /Рязань/;
«Тут все спокойно, понемногу расстреливаем буржуев, забираем на работу» /Киев/;
«У нас была всеобщая забастовка на почве голода… Фабрики остановились совсем на неограниченное время, нет хлопка и хлеба. Настроение неважное. Голод» /Тверь/;
«Идет борьба между советской властью и народными повстанцами-соколовцами, отчего жертвами падают преимущественно евреи, через что все вздорожало» /Волынская губерния/;
«Нахожусь в местечке Краснополье, выгоняем дезертиров и мобилизованных, делаем у евреев обыски, находим много мануфактуры, соли, хлеба, сапожного товару, очень много шелку. Сейчас получаю 350 руб. в месяц и командировочные, но много встречается и спекулянтов; с этого возьмешь 1000, а то и более, смотря что везет; когда что отымешь, продаешь или обмениваешь в деревне на хлеб или сало. У нас 4 пулемета» /Гомельская губерния/.
Владимир Ульянов-Ленин, 1920 год:
«Тому поколению, представителям которого теперь около 50 лет, нельзя рассчитывать, что оно увидит коммунистическое общество. До тех пор это поколение перемрет, а то поколение, которому сейчас 15 лет, оно и увидит коммунистическое общество, и само будет строить это общество»
Николай Чернышевский, революционер, социалист 19 века:
«Неразвитая масса усваивает себе коммунистические стремления… очень легко… Но нечего обольщаться этой легкостью, с которой овладевают мыслями массы коммунистические идеи во время общественных потрясений. Нравы, обычаи, понятия, нужные для коммунистического быта, чрезвычайно далеки от понятий, обычаев, нравов нынешних людей, и при первых же попытках устроить свою жизнь по своим коммунистическим тенденциям люди находят, что эти тенденции, быстро увлекшие их, нимало для них не пригодны»
Мартин Лютер, церковный реформатор, 16 век:
«Мир, как пьяный мужик на лошади: сколько ни подсаживай его с одного бока в седло – все валится на другой бок»
Они пройдут – расплавленные годы
Народных бурь и мятежей:
Вчерашний раб, усталый от свободы,
Возропщет, требуя цепей.
Построит вновь казармы и остроги,
Воздвигнет сломанный престол.
А сам уйдет молчать в свои берлоги,
Работать на полях, как вол.
И отрезвясь от крови и угара,
Цареву радуясь бичу,
От угольев погасшего пожара
Затеплит яркую свечу.
…
1919 год
Иван Бунин, писатель:
«Главный урок состоит в том, что погуляли мы за очень дорогую цену, и в следующий раз надо быть несколько поосторожнее»
БОРЬБА С КРЕСТЬЯНСКИМИ ВОССТАНИЯМИ
Михаил Тухачевский, «красный» военачальник, 1921 год:
«Если изучить построение вооруженной борьбы повстанчества, то мы увидим, что прежде всего крестьянство стремится сорганизовать свою собственную власть, которая, постепенно расширяясь, принимает формы государственной власти… Самоорганизующаяся местная крестьянская власть опирается на местные крестьянские вооруженные 
формирования, обычно называемые у нас бандами. Крестьянская вооруженная сила всегда носит территориально-милиционный характер. Банды являются живой составной частью местного крестьянства… Первоначально повстанческие бандитские отряды действуют беспорядочно. Но постепенно они сорганизовываются. Появляется в них штабная работа, развивается боевая подготовка частей и, постепенно, они превращаются в полурегулярные части… Связь поддерживается настойчиво. Главным образом – ходоками. При сочувствии крестьянского населения, при активной поддержке с его стороны это является делом естественным и нетрудным. Раскрыть такую связь почти невозможно. Разведка ведется агентурная и войсковая. В разведке участвует все сочувствующее крестьянство, а также городские контрреволюционные элементы, с которыми повстанчество поддерживает непрерывную связь…
В районах прочно вкоренившегося восстания приходится вести не бои и операции, а, пожалуй, целую войну, которая должна закончиться полной оккупацией восставшего района, насадить в нем разрушенные органы Советской власти… Словом, борьбу приходится вести в основном не с бандами, а со всем местным населением»
Герберт Уэллс, английский писатель, 1921 год:
«Истор
ия не знает ничего, подобного крушению, переживаемому Россией. Если этот процесс продлится еще год, крушение станет окончательным. Россия превратится в страну крестьян; города опустеют и обратятся в развалины, железные дороги зарастут травой. С исчезновением железных дорог исчезнут последние остатки центральной власти.
Крестьяне совершенно невежественны.., они способны сопротивляться, когда вмешиваются в их дела, но не умеют предвидеть и организовывать. Они превратятся в человеческое болото, политически грязное, раздираемое противоречиями и мелкими гражданскими войнами, поражаемое голодом при каждом неурожае. Оно станет рассадником всяческих эпидемических заболеваний в Европе и все больше и больше будет сливаться с Азией…
Единственное правительство, которое может сейчас предотвратить такой окончательный крах России, – это теперешнее большевистское правительство…»
Максим Горький О РУССКОМ КРЕСТЬЯНСТВЕ (1922 год)
Марк Алданов, писатель, 1921 год:
«Центральная большевистская власть падет. Накопившаяся ненависть народа, армии, интеллигенции прорвется со страшной силой. Не хочется останавливать мысль на ужасах погромов, нового террора – белого, черного, трехцветного. Будет хаос. В одной губернии засядут большевики, в другой появится военный диктатор, в третьей – социалистическое правительство, в четвертой – один из бесчисленных Махно, в пятой – обыкновенные жулики…»
Из приказа Комиссии ВЦИК по Тамбовской губернии № 171 от 11 июля 1921 года:
«…Полномочная комиссия ВЦИК приказывает:
- Граждан, отказывающихся назвать свое имя, расстреливать на месте без суда.
- Селениям, в которых скрывается оружие, Уполиткомиссий или Райполиткомиссий объявлять приговор об изъятии заложников и расстреливать таковых в случае несдачи оружия.
- В случае нахождения спрятанного оружия расстреливать на месте без суда.
- Семья, в доме которой укрылся бандит, подлежит аресту и выселению из губернии и имущество конфисковывается. Старший работник в этой семье расстреливается на месте без суда.
- Семьи, укрывающие членов семьи или имущество бандитов, рассматривать как бандитские и старшего работника этой семьи расстреливать на месте без суда.
- В случае бегства семьи бандита имущество таковой распределять между верными Советской власти крестьянами, а оставленные дома сжигать.
- Настоящий приказ проводить в жизнь сурово и беспощадно.
Председатель полномочной комиссии Антонов-Овсеенко, Командующий войсками Тухачевский, Председатель губисполкома Васильев, Секретарь Лавров.
Приказ прочесть на сельских сходах»
Николай Бердяев, философ:
«Народная толща, поднятая революцией, сначала сбрасывает с себя все оковы, и приход к господству народных масс грозит хаотическим распадом. Народные массы были дисциплинированы и организованы в стихии русской революции через коммунистическую идею… В этом бесспорная заслуга коммунизма перед русским государством»
«ВОЕННЫЙ КОММУНИЗМ»
Из постановления наркома продовольствия Александра Цюрупы от 1 июня 1918 года:
«Владельцу оставляется хлеб в количестве, необходимом для его семьи, но не свыше установленных норм и на срок не далее 1 августа с. г. По постановлению губернских и краевых продовольственных органов названные нормы могут быть уменьшены. При учете потребностей семьи владельца хлеба принимается во внимание и картофель… На лошадей не работающих, взрослый рогатый скот, молодняк всех родов, овец, свиней, коз, птицу корм не оставляется»
Из декрета Совнаркома «О спекуляции», июль 1918 года:
«1. Виновный в сбыте, скупке или хранении с целью сбыта, в виде промысла продуктов питания, монополизированных Республикой, подвергается наказанию не ниже лишения свободы на срок не менее 10 лет, соединенному с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества.
- Покушение на совершение деяния наказуется как оконченное деяние…»
Телеграмма Ульянова-Ленина наркому продовольствия Александру Цюрупе от 10 августа 1918 года:
«Это архискандал, бешеный скандал, что в Саратове есть хлеб, а мы не можем его свезти! Не командировать ли на каждую узловую станцию по 1–2 продовольственника? Что бы еще сделать? Проект декрета – в каждой хлебной волости 25–30 заложников, отвечающих жизнью за сбор и ссыпку излишков»
Из постановления Совета Обороны от 15 февраля 1919 года «О применении репрессий к лицам, саботирующим расчистку от снега железнодорожных путей»:
«Поручить Склянскому, Маркову, Петровскому и Дзержинскому немедленно арестовать нескольких членов исполкомов и комбедов в тех местностях, где расчистка снега производится не вполне удовлетворительно. В тех же местностях взять заложников из крестьян с тем, что если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны. Доклад об исполнении со сведениями о количестве арестованных назначить через неделю»
Александр Изгоев, политолог, 1918 год:
«Рабочий контроль» очень скоро обнаружил свою истинную природу. Эти слова звучали всегда как начало гибели предприятия. Немедленно уничтожалась всякая дисциплина. 
Власть на фабрике и заводе переходила к быстро сменяющимся комитетам, фактически ни перед кем ни за что не ответственным. Знающие, честные работники изгонялись и даже убивались. Производительность труда понижалась обратно пропорционально повышению заработной платы… Рабочие продавали и проедали основные капиталы предприятий… Демократическое самоуправление окончательно развалило наши железные дороги… Желая захватить в свои руки финансовую мощь «буржуазного общества», большевики красногвардейским налетом «национализировали» все банки. Реально они приобрели только те несколько жалких миллионов, которые им удалось захватить в сейфах. Зато они разрушили кредит и лишили промышленные предприятия всяких средств…»;
«Если социалистические опыты не привели миллионы русских людей к катастрофической смерти от голода, то мы должны благодарить за это мешочников, с опасностью для жизни кормивших свои семьи и поддерживавших обмен продуктов в то время, как социалистическая власть делала все для его прекращения. Многомиллионная Русь с сильными мышцами и крепкими ногами двинулась в путь и заторговала. За упразднением нормальной торговли, замененной сотнями тысяч прекрасно оплачиваемой, ничего в торговом деле не понимающей, вообще невежественной и нечестной, новой бюрократии, только мешочная торговля дала возможность населению русских городов и заводов вынести страшные весенние и летние месяцы 1918 года»
А. Мартынов, работник сахарной промышленности:
«В то время как заводская труба перестала дымиться, как работа в заводских корпусах и мастерских замирала, работа в заводской конторе, напротив, все больше и больше оживлялась и увеличивалась. Старые заводские служащие говорили, что никогда еще заводские бухгалтеры и конторщики так много не потели над бумагами… как последние годы, когда производство на заводе прекратилось. Что же они писали? Они заполняли бесчисленные анкеты для учета по требованию разных центров – Подолсахара, Главсахара, Райсахара и т. д.»
И. Раппопорт, экономист, из статьи «Полтора года в советском главке», 1919 – 1920 годы:
«Строится новый завод или ремонтируется старый, и на постройку получается, при известной энергии, такое количество всяких станков, машин, материалов, ремней, которого хватит на десяток заводов..; завод строится годы, а материалы переходят с казенных складов на нелегальный черный рынок, опять покупаются за громадные деньги отделом снабжения того же или другого Главка и начинают дальнейшее perpetuum mobile [«вечный двигатель»], обогащая всех, прикосновенных к постройке завода, к снабжению Главков и т. д. Подаются и утверждаются миллионные сметы на давно сгоревшие или заведомо и безнадежно бездействующие заводы…
Независимо от… непосредственного присвоения и расхищения казенного имущества процветает и взяточничество в собственном смысле. Казалось бы, кто и за что станет давать взятки, когда частной промышленности нет и в результате работы никто не заинтересован; тем не менее и дающих и берущих еще очень много… В последнее время, в связи с дальнейшими шагами в проведении принципов чистого коммунизма легальная область частной инициативы сокращена почти до нуля… …Взятки дают не только частные лица, но и учреждения: Продрасмет не отпустит Главлескому пил, Наркомпрод – продовольствия, Главкож – кожи, без «смазки» соответствующих лиц; в свою очередь, при распределении Главлескомом этих предметов или лесных материалов между другими учреждениями дело не обходится без взяток.
Суммы отдельных взяток и хищений варьируются, смотря по роду проводимой операции и по чину берущего, от тысяч до миллионов рублей. Немудрено, что молва приписывает отдельным лицам, коммунистам, стоящим во главе Главлескома, состояния во много десятков миллионов, что многие заводы, по нелегальным сделкам, перешли из рук прежних владельцев в собственность нынешних фактических хозяев…
Берут и совершают злоупотребления целыми организованными товариществами, берут и в одиночку. Все отлично понимают друг друга с полуслова и даже без слов; атмосфера взяточничества всецело царит в учреждениях…
Как ни парадоксально покажется подобное утверждение, но это колоссальное развитие злоупотреблений имеет свои положительные стороны… …Если промышленность еще кое-как удерживается на современном низком уровне и только постепенно опускается на самое дно,.. если незначительная часть заводов еще кое-как движется, то только благодаря этому вездесущему и неискоренимому личному интересу. С другой стороны, ему же обязана русская промышленность тем, что не все заводы расхищены, не все запасы… материалов уничтожены, сожжены или распроданы. Таким образом, и в коммунистическом «хозяйстве» единственной живой и организующей силой является индивидуальный интерес. Выбитый из обычного русла, он продолжает течь под почвой и обходится государству во много раз дороже всякой «прибавочной [капиталистической] стоимости», давая несравненно меньшие результаты»
Из рукописи доктора медицины Якова Виолина, Казань, 1922 год:
«С ноября 1921 года по май 1922 года по Татарской республике случаев трупоедства – 72, людоедства – 223. По Башкирской республике соответственно 220 и 58. Представитель здравотдела, давший эти сведения, сказал, что они далеки от истины, действительная цифра в десять раз больше»
Из телеграммы в Москву из Самары:
«3 января 1922 г. Всем членам Политбюро. Самара. Голодная … отрубила от человеческого трупа руки и ноги, каковые ела. Наблюдается, голодные таскают с кладбища трупы для еды. Наблюдается, детей не носят на кладбище, оставляя для питания… Нет возможности описать весь ужас голода, который убивает чувства еще живых…»
Умирающий от голода ребенок в Поволжье
ПОПЫТКИ ОСМЫСЛИТЬ ПРОИСХОДЯЩЕЕ
Иван Бунин, писатель, 1924 год:
«Что произошло?.. Была Россия, был великий, ломившийся от всякого скарба дом, населенный огромным и могучим семейством, созданный благословенными трудами многих и многих поколений, освященный богопочитанием, памятью о прошлом и всем тем, что называется культом и культурой. Что же с ним сделали? Заплатили за свержение домоправителя полным разгромом буквально всего дома и неслыханным братоубийством, всем тем кроваво-кошмарным балаганом, чудовищные последствия которого неисчислимы и, быть может, во веки непоправимы. И кошмар этот тем ужаснее, что он даже всячески прославляется, возводится в перл создания и годами длится при полном попустительстве всего мира, который уже давно должен был бы крестовым походом идти на Москву»
Лев Троцкий, 1933 год:
«Вряд ли стоит теперь останавливаться на утверждениях обиженных русских собственников, будто революция привела к культурному снижению страны. Опрокинутая Октябрьским переворотом дворянская культура представляла собой, в конце концов, лишь поверхностное подражание более высоким западным образцам. Оставаясь недоступной русскому народу, она не внесла ничего существенного в сокровищницу человечества.
Октябрьская революция заложила основы новой культуры, рассчитанной на всех…»
Федор Достоевский, писатель, 1877 год:
«…Осмыслить и прочувствовать можно даже верно и разом, но сделаться человеком нельзя разом, а надо выделаться в человека. Тут дисциплина. Вот эту-то неустанную дисциплину над собой и отвергают иные наши современные мыслители: «слишком-де много уж было деспотизму, надо свободы», а свобода эта ведет огромное большинство лишь к лакейству перед чужой мыслью, ибо страх как любит человек все то, что подается ему готовым. Мало того, мыслители провозглашают общие законы, то есть правила, что все вдруг сделаются счастливыми, безо всякой выделки, только бы эти правила наступили. Да если б этот идеал и возможен был, то с недоделанными людьми не осуществились бы никакие правила, даже самые очевидные…
Да? Но что хорошо и что дурно – вот ведь чего, главное мы не знаем. Всякое чутье в этом смысле потеряли»
Юрий Крижанич, 17 век:
«…Все мы, русские, любим по краям и пропастям блуждать»
Федор Степун, философ:
«Есть в русских душах какая-то особая черта, своеобразная жажда больших событий – все равно, добрых ли, злых ли, лишь бы выводящих за пределы будничной скуки. Западные европейцы среднего калибра легко и безболезненно отказываются от омутов и поднебесий жизни ради внешнего преуспевания в ней. В русских же душах, даже в сереньких, почти всегда живет искушение послать все к чорту, уйти на дно, а там, может быть, и выплеснуться неизвестно как на светлый берег. Эта смутная тоска по запредельности сыграла, как мне кажется, громадную роль в нашей страшной революции»
Александр Дроздов, писатель:
«История как бы помолодела с тех пор, как Россия, поплевав на руки, неловко и бочком, точно сырая женщина, привычная к покою и жарким перинам, села на революционные дрожки – все резвей и расторопней ее бег, и дробней, и проворней стук неутомимых ее башмаков. Давно ли, покрикивая на дворян, она тянула за волосы безответных мужиков из дотошной ямы барщины и вытянула только наполовину, остались на лаптях и портянках комья феодального рабства. Со времен крепкого Пестеля раскачивали императорский трон дрожащие руки интеллигенции нашей и раскачали лишь к пасмурному утру 26 февраля 1917 г., а на то, чтобы не пустить под российский герб новую, псевдосоциалистическую династию, уже не достало сил. С этой поры идет по России неумолчный треск: ходит сиволапый темными чащами, гнет, ломает и давит, а впереди все лес да лес…»
Алексис де Токвиль, французский историк 19 века о французских народных массах:
«Размышляя об этом народе.., я нахожу его еще более необыкновенным, чем какое-либо из событий его истории. Существовал ли когда-либо еще на земле народ, чьи действия до такой степени были исполнены противоречий и крайностей, народ, более руководствующийся чувствами, чем принципами, и в силу этого всегда поступающий вопреки ожиданиям, то опускаясь ниже среднего уровня, достигнутого человечеством, то возносясь высоко над ним. Существовал ли когда-либо народ, основные инстинкты которого столь неизменны [на протяжении веков].., и в то же время народ, настолько переменчивый в своих повседневных мыслях и наклонностях, что сам создает неожиданные положения, а порой, подобно иностранцам, впадает в изумление при виде содеянного им же. Существовал ли народ, по преимуществу склонный к неподвижности и рутине, будучи предоставлен самому себе, а с другой стороны, – готовый идти до конца и отважиться на все, будучи вырванным из привычного образа жизни; народ строптивый по природе и все же скорее приспосабливающийся к произволу властей или даже к насилию со стороны государя, чем к сообразному с законами и свободному правительству правящих граждан? Доводилось ли вам иметь дело с народом, который сегодня выступает в качестве ярого противника всякого повиновения, а на завтра выказывающий послушание, которого нельзя ожидать даже от наций, самою природою предназначенных для рабства?.. Это – … самая опасная из европейских наций, более других созданная для того, чтобы быть поочередно предметом восхищения, ненависти, жалости, ужаса…»
ЛИТЕРАТУРА