Ранним утром 24 февраля 2022 года без объявления войны (или хотя бы «специальной военной операции») колонны российской армии вторглись в соседнюю страну на всем протяжении общей границы и нанесли ракетно-бомбовые удары по аэродромам и складам оружия, а затем и по городам по всей территории Украины. На этом долгий период европейского мира закончился — Россия попыталась силой сломать механизмы европейской безопасности, в которых Европа жила после окончания II Мировой войны последние почти восемь десятилетий.

     Решение Кремля о поглощении соседней страны оказалось стратегическим просчетом, фатальной ошибкой руководства РФ, попытавшегося действовать в 21-м веке по образцам прошлого-позапрошлого веков. Речь пошла уже не о захвате Украины, а о самом существовании мощной в прошлом державы, развязавшей в 21-м веке большую войну в самом центре Европы, и на свою беду получившей в противники практически весь мир христианской цивилизации. Мы не первые, кто испытывает подобные общественные катаклизмы, до нас за последнее полтысячелетие через такое пришлось проходить и Испанской, и Французской, и Германской, и Британской империям. И в каждом таком эпизоде мировой истории новый облик держав рождался в муках, корчах и унижениях национального духа. Мы живем сейчас в начале очередной мировой драмы — финального этапа крушения централизованной империи, который разворачивается буквально на наших глазах.

     Как такое могло произойти с Россией, это будут изучать сотни и тысячи специалистов в самых разных областях, прежде всего историки, которые продолжат анализировать все повороты российского существования. Ведь все, что было заложено когда-то в стародавние времена, о которых и память, казалось бы, стерлась, вдруг во весь рост встает, что называется, «в актуальную повестку». Не дерзая погружаться в их ученые споры о временах давно прошедших, попробуем пристально посмотреть только на последнее столетие нашей истории, когда после переворота 1917-го года в Великой русской революции народ взял свою судьбу в свои руки и, засучив рукава и поплевав на мозолистые ладони, взялся сам обустраивать страну так, как он считал правильным и справедливым.

_________________________

     За спиной поколения начала 20-го века, начавшем грандиозное переустройство страны, было уже тысячелетие европейского христианского существования. Типичное восточноевропейское государство эпохи «варварских королевств», расположенное на восточных окраинах бескрайнего Дикого Поля, принявшее христианство от Восточной Римской империи, Византии, повторявшее в основных чертах путь своих западных соседей, правители которой переплетались со всей Европой своими династическими корнями, в 13-м веке попало под каток опустошительного нашествия монголов. Западные его территории довольно быстро избавились от ордынской зависимости, северо-восточный же кусок развалившейся древней Киевской Руси прочно и надолго вошел в огромную империю чингизидов.

     О том, что происходило там, как небольшой городок Москва учился у Орды подчиняться и властвовать, как князья перенимали принципы ордынского гоподствования, как вассал превращался в сюзерена, как менялось самосознание населения, как Московия превращалась, в свою очередь, в Российскую империю, а затем и в Советский Союз — об этом, собственно, весь этот Курс.

     На протяжении веков, начиная с «монгольских» времен, поколение за поколением, слой за слоем «намывались» на московских территориях «само-собой-разумеющиеся» убеждения о жизни и власти, характерные именно для восточных цивилизаций. Постепенно различия между западно- и восточноевропейским самосознанием населения становились все более явственными, но базовые ценности христианской цивилизации, тем не менее, вне зависимости от конфессии, оставались общими. Это, прежде всего, вера в единого Бога, давшего обитателям этого мира различение Добра и Зла.

     С каждым новым поколением постепенно выстраивающаяся и усиливающаяся «вертикаль власти», оформившаяся в самодержавие, постепенно разводили пути Российской империи и остального христианского мира, но еще в начале 20-го века была надежда, что это преодолимо и что страна, конечно же, останется частью своей цивилизации. Все поменял революционный слом 1917 года.

     В Великой революции 1917 года Россия, русский народ, увлекая за собой население ранее присоединенных территорий, перешел роковую черту и отбросил, как отжившее, сам принцип различения Добра и Зла. В этом новом мире «социализма» добром стало называться все то и лишь то, что служило целям распространения в мире российского проекта жизни, а злом — все то, что этому препятствовало.

     Люди веками бились, мучились, напряженно размышляли над «простыми» истинами христианских заветов, стараясь постичь огромное, полное мысли богатство Библии, но оказывалось, что для нового, невиданного еще «социалистического» мира все это — ненужная, бросовая шелуха. Трехтысячелетние запреты моисеева Десятисловия были с презрением отброшены. Отныне ради высоких, благородных целей нового строя жизни можно стало все, — эти цели оправдывали любую кровь, любые насилия, убийства, любое предательство, не говоря уже о самых разнообразных, бытовых, массовых «мелких злодействах».

     Определять же, что есть зло и что добро, начала сама верховная Власть, которая свои открытия во всех областях — от философии до половых отношений — принялась доводить до «трудящихся масс» с помощью все разрастающейся, становящейся тотальной, пропаганды. Удивительные приключения советских «зла» и «добра», их перетекания одного в другое, легкой и непринужденной замены одного прямо противоположным, сопровождали «советского» человека из поколение к поколению на протяжении десятилетий.

     После первого этапа массового разрушения храмов все население было вовлечено в грандиозную, гигантскую по масштабам кампанию по «ликвидации неграмотности» — миллионы и миллионы попадали в распоряжение восстанавливаемой вертикали власти, что называется, «тепленькими» — с первых же строчек уже не Псалтири, как встарь, а безрелигиозных, антирелигиозных букварей. Так сама грамотность, навыки чтения, стремление людей войти в поле элементарной пока культуры были изначально заражены «коммунистическим» вирусом.

     С начала 30-х годов «коммунистическим» обучением поголовно были охвачены школьники, городские и деревенские, которых все послереволюционное десятилетие вообще не учили истории своей страны. Вождь лично пересмотрел четыре десятка вариантов учебников, услужливо представленных ему «учеными историками», выбрал наиболее подходящий, переделал его еще раз и после этого утвердил в качестве единственного государственного учебника истории. С тех пор, поколение за поколением, школа вбивала в учеников знания об отечественной и мировой истории, руководствуясь именно этим «сталинским» по духу и подбору информации учебником. И через эту обязательную «санобработку» проходили и до сего дня продолжают проходить все поколения отечественных юных людей.

     И все это грандиозное здание нового строя со всех сторон обнимала, скрепляла его абсолютно монопольная пропаганда —  агрессивная, наглая, чудовищно лживая, вездесущая. И вся ее год от году возрастающая мощь была сосредоточена на искоренении, выкорчевывании традиционных, христианских в своей основе ценностей, привычек «проклятого прошлого».

     Постепенно народ вытравил самую память о той его части, которая, так ли сяк ли, держала Россию на плаву в европейском «концерте», благодаря которой она продолжала считаться страной европейской, которая до революции была закваской и становым хребтом государства — госчиновничество и общественники-земцы, купечество и промышленники, офицерский корпус и люди культуры во всех ее проявлениях. О двух миллионах этих бывших россиян, в ужасе бежавших из страны, мнение у новых коллективных хозяев государства было однозначное — враги.

     Дошла у «коренного» деревенского народа очередь и до ненависти к тем крестьянам, соседям в каждой деревне, которые за десятилетие после аграрного переворота — самочинного разорения «дворянских гнезд» и самостоятельного распоряжения землей — сумели прочно, основательно поставить свои хозяйства. И общинная остальная деревня со злобным наслаждением, разграбив, разорив их дворы, изгнала этих так называемых «кулаков», вышвырнув около 4-х миллионов их подальше, в чисто поле, на баланду в бараки под крепкую охрану, с глаз долой. Потому — враги. Ненависти к выбившимся из первоначальной нищеты соседям не смогла перебить даже начавшаяся сразу же после так называемого «раскулачивания» так называемая «коллективизация».

     А на очереди была уже расправа с теми из коммунистической элиты, чьими руками загнали крестьян в колхозы, кто организовал страшные, катастрофические украинские, российские и казахские Голодоморы (от 4 до 9 миллионов человек мучительно умерших с голоду), и хроническое, на грани выживания, недоедание для всех остальных, кого винили во всем том ужасе, что происходил тогда в стране — и под нож пошли практически все «борцы за счастье народное», — для делателей революции их солидный партийный стаж стал смертным приговором. И вся страна снова захлебнулась в истошном вопле: «Смерть, смерть, смерть мерзавцам!». Потому что вот они, они, они — враги.

     И сами чекисты первых призывов в «любимые органы» уже стояли у стенки в ожидании выстрела в затылок от любовно выращенной ими же молодой смены. И доблестные маршалы гражданской войны вместе со всем офицерским корпусом армии были вырезаны чуть ли не поголовно — превентивно, дабы даже тени мысли не возникло в их в головах покуситься на вождя этого народа. И опять, открывая газеты, обмирали миллионы людей от жуткого осознания, что «оказывается» вчерашние беззаветные герои, кои водили их в «сабельные походы» — враги.

     А вождь все эти годы последовательно и упорно готовил, тщательно отбирал новые кадры во всех отраслях на замену посаженным в лагеря, расстрелянным, покончившим собой — он манил их взлетом карьеры, испытывал их на жесткость, натаскивал их на жестокость, на «твердокаменное», беспрекословное, безусловное, нерассуждающее повиновение. А тот, кто не справлялся, был — враг трудового народа со всеми вытекающими.

     Так из развалин «коммунистического» эксперимента в крови и муках рождалась новая российская Империя, так называемый СССР, и кремлевские обитатели все больше верили в ее прочность и долговечность. Но все это, ими возведенное, казалось бы, величественное здание было еще сыро, рыхло и грозило завалиться при первом же ударе. А рядом, в Центральной Европе, поднимал голову еще один неудачник последней Мировой войны, германский орел, объявленный «тысячелетним Рейхом», и тоже, как и «мировой пролетариат», поставивший перед собой цель завоевать мировое господство. Глобальное столкновение было неизбежным.

     И когда оно произошло, и немецкие войска вторглись в СССР, они застали огромную, в разы превосходившую вермахт советскую военную машину, деликатно выражаясь, «со спущенными штанами». В считанные недели и месяцы немцы круто расправились с кадровой рабоче-крестьянской армией и остановились только на подступах к Москве. Разгром был полный, позорный, такой, какого русская армия во всей своей истории не испытывала никогда, — дуболомы «сталинского» армейского призыва, заменив только что расстреляных, хоть что-то понимавших в военном деле, угробили ее всю со всей ее техникой и людьми.

     Было такое впечатление, что крестьянская армия не просто не умеет, но и не хочет воевать. А весной — новые колонны сотен тысяч пленных, конвоируемых в наспех огороженные «колючкой» лагеря посреди степей… И только, когда вермахт дошел до Кавказа и Волги, чего Гитлеру и в самых радужных его мечтах не снилось, мужики, наконец, опомнились — прижатые к последним рубежам они начали биться насмерть, отчаянно, до конца, не жалея себя. Война эта, начавшись «сталинской», обернулась Отечественной.

     Сколько на той войне сгинуло народу, неизвестно, в общем-то, до сих пор (минимальная цифра — 27 миллионов погибших человек, на ней решено было остановиться и больше подсчетов не проводить). Людские потери были столь чудовищны, настолько превышающими всякое воображение, что в эти тяжелейшие послевоенные годы думать можно было только о выживании народа на разоренных пространствах. Но — «прежде думай о Родине, а потом — о себе» — строительство Империи продолжилось ударными темпами, несмотря ни на бедственное состояние населения, ни на то, что новые горы оружия были безумно дорогими, поглощающими все ресурсы и силы. В глазах Власти и населения вчерашние союзники превратились в новых смертельных врагов, и жить решено было без предлагавшейся ими огромной экономической помощи.

     И по-прежнему, и в еще больших масштабах, развернулась пропаганда, возвеличивающая Верховного Главнокомандующего, вдалбливающая в головы людей убеждение, что без его руководства, без его гениальных предвидений, без его отеческой заботы страна войны бы ни за что не выиграла, что главным источником победы явился государственный строй, созданный под руководством Вождя, что только под его гениальным водительством народ сломил нацистскую Германию, а помощь союзников в войне была и ничтожна и несвоевременна. И когда вождь этих людей умер, это стало величайшей трагедией для подавляющего большинства народа. Окно Его кабинета под рубиновыми кремлевскими звездами, которое горело по ночам четыре десятилетия, погасло. И не было никого, кто мог бы заменить Его. А надо было жить дальше. Без Него. Впереди была неизвестность…

     Следующее десятилетие новое руководство выводило страну из тупика, в котором из-за ужасающих потерь и отказа от экономической помощи, оказалась до полусмерти избитая, разоренная войной держава, пытающаяся, тем не менее, продолжать глобальную экспансию. Были ликвидированы лагеря ГУЛага и выпущены их многочисленные зэки; отменены драконовские предвоенные законы об уголовных наказаниях работников за нарушения трудовой дисциплины; крестьянам стали выдавать общегражданские паспорта и они получили возможность вырваться из «лежачих» колхозов, чем они и воспользовались, резко увеличив городское население; промышленные предприятия, получив рабочую силу «новых» горожан, начали выпускать изделия уже не только исключительно для «оборонки»; появились новые, невиданные «широким массам трудящихся» товары «для жизни»; впервые в стране развернулось массовое жилищное строительство, миллионы семей переезжали из бараков в новые квартиры, — жизнь действительно постепенно начала улучшаться.

    Но инициатор и «мотор» этих изменений, Никита Хрущев, будучи во главе государства, не снискал не только благодарности, но даже мало-мальского уважения сограждан. Все его мечты о скором достижении изобильного коммунизма пошли прахом и кроме горьких насмешек иной реакции в населении не вызывали — и когда он слетел (1964) никто не сказал о нем доброго слова. И вообще, никто из лидеров государства с 1953-го года не вызывал в «глубинном народе» особо нежных чувств, — в людских сердцах на всех поворотах последнего века всегда жил Он.

     «Трудно, очень трудно погасить в сердце эту великую любовь, которая так сильно укоренилась в о  в с е м  о р г а н и з м е» — эту первую, глубинную любовь не смогли вытравить ни хрущевское «догоним-и-перегоним», ни брежневский «реальный социализм», ни горбачевская «перестройка», ни ельцинское «возрождение России», ни даже путинские годы «вертикальной стабильности». Образ беспощадного к врагам, грозного и заботливого Хозяина, ведущего простых людей от победы к победе нового, самого справедливого строя жизни, — именно такой образ прочно впечатался в сознании десятков миллионов, таким остался в народных сердцах Иосиф Сталин. И начавшиеся в 90-е годы объективные социологические исследования говорят о том, что и через сто лет этот образ приходился удивительно впору тому «глубинному народу», который и ныне составляет большую половину населения страны.

     После беспокойного хрущевского «великого десятилетия» следующие четверть века остались в сознании десятков миллионов советских людей временем благополучия и стабильности. В начале 70-х годов резко, чуть ли не вчетверо, взлетели мировые цены на нефть, чем СССР незамедлительно воспользовался — только что обнаруженные нефтяные поля позволили продлить существование империи еще на четверть века. Он начал получать за свое «черное золото» с «золотого миллиарда» — тяжело и эффективно вкалывающего, на всем экономящего, изобретающего все новые и новые энергосберегающие технологии — поистине сумасшедшие деньги. Какие-либо экономические эксперименты на этом были прекращены, перспективы казались радужными и без этих «глупостей». Правящий в стране чиновничий класс, оценив реальное соотношение сил в мире, предпочел удовлетвориться существующим статус-кво, встроился в международное разделение труда поставщиком Западу углеводородов, предоставив бороться с «мировым империализмом» лишь своей пропагандистской машине, ориентированной на собственное население.

     Что же касается основной массы советских людей, то в ней окончательно умерла поманившая было людей мечта о построении изобильного коммунизма, но одновременно умер и страх, заставлявший перенапрягаться в работе под дамокловым мечом массовых репрессий. А больше идей о том, как заставить людей проворачивать шестеренки дряхлеющей хозяйственной машины, в загашнике у руководства не было. И решено было, что и так сойдет, что «на наш век этого «реального социализма» хватит». Кем-то отпущенная шутка «Они делают вид, что что платят нам зарплату, а мы делаем вид, что работаем» реально превратилась в принцип жизни миллионов.

     Реальностью стала и другая шуточка анонимного коллективного острослова — «Сколько у родного государства ни воруй, своего все равно не вернешь». Для того, чтобы познакомиться с ситуацией, сложившейся во времена «застоя», нет ничего лучшего, чем один из монологов бытописателя того времени Михаила Жванецкого «Государство и народ». Здесь, собственно, все сказано.

     Единая всесоюзная система внедрения в сознание людей коммунистической идеологии в своей работе уже совершенно не соотносилась с реальностью, однако продолжала работать методично, на полных оборотах и, как практически все в СССР, с потрясающей неэффективностью. Начиналось все с детских садов, где тетеньки-воспитательницы обязаны были периодически проводить для дошколят театрализованные утренники с коммунистической тематикой, продолжалось в школах, где комсорги под руководством учителей обязаны были приглашать ветеранов войны для «бесед с молодежью», проводить различного рода мероприятия на которых комсомольцы, «перед лицом своих товарищей», должны были отчитываться «о проделываемой работе». Повсеместно на производстве партийные и комсомольские комитеты организовывали кружки по изучению теории марксизма-ленинизма различного уровня, за работу которых они должны были отчитываться перед вышестоящими партийными органами. Поступавшие в вузы любого профиля проходили «коммунистические» учебные программы, усваивали их содержание и сдавали общие для всех, стандартные экзамены: история партии, политэкономия социализма, марксистско-ленинская философия и научный коммунизм.

     При этом уже несколько поколений действовала абсолютная, стопроцентная блокировка любой информации из-за пределов страны. Прибавьте к этому жесткую государственную, партийно-комсомольскую и общественную цензуру любых попыток что-либо сказать, и уж тем более написать. Она, в конце концов, привела ко всеобщей привычке людей контролировать самих себя, к появлению у всех некоего «внутреннего цензора», незримо следящего за поведением человека даже внутри семьи или в близком дружеском кругу. И не забудьте о системе органов госбезопасности, охватывавшей всю страну, постоянно действовавшие структуры которой доходили до уровня райцентров и имели штат и добровольный «нештат» осведомителей. Так что нужно признать, что проводившееся на протяжении нескольких поколений «воспитание нового человека» возымело впечатляющий успех

     В эти годы весь строй жизни приобрел какие-то фантастические, призрачные формы. Вся эта бесконечная теле-, радио-, газетная и устная пропагандистская трескотня, все эти торжественные собрания и регулярные демонстрации, празднования бесчисленных юбилеев, бессмысленные призывы десятков миллионов плакатов, заполонявших жизнь всех без исключения городов и деревень, — все это было высокопарной болтовней, лишенной реального содержания, привычными правилами давно кем-то придуманной игры. Причем играли в нее все без исключения, все всё прекрасно понимая, от дворников до членов Политбюро, — и всех это вполне устраивало. Это был очередной этап развращения народного сознания, когда прожженным цинизмом оказались заражены и лучшие представители «глубинного народа».

     Не было и намека на создание каких-либо самодеятельных групп, пробующих отстаивать свои локальные интересы. Такие попытки и вообще не были характерны для российского населения, а при советской власти и вовсе сошли на нет. Любая, даже вполне невинная, неполитическая сплоченность активных, самодеятельных людей вне официальных организаций, рассматривалась окружающим обществом как нечто неподобающее и глухо осуждалась подавляющим большинством пассивной массы граждан («им что, больше всех надо?», «без них решат кому положено»). Кроме того постоянно действовала чекистская деятельность по раздроблению и ликвидации таких инициативных групп — она была эффективной именно потому, что получала от окружающего большинства и одобрение, и массовую доносительскую помощь «сознательных бдительных граждан».

     Так прошло два спокойных десятилетия, во время которых империя благополучно профукала свои колоссальные нефтедолларовые доходы на военных железках, приобретая на мировом рынке станки и оборудование, которое не использовала, закопала их в глобальной программе мелиорации в тщетной надежде когда-нибудь вернуть их едой и понемногу закупала ширпотреб для населения в «странах народной демократии», что создавало у этого населения иллюзию, что «мы живем все лучше и лучше». Но постепенно подходило время платить по счетам…

     Первый «звоночек» по империи прозвенел в середине 80-х, когда СССР ввязался в кровавую внутреннюю афганскую свару и ввел свои войска в эту самую нищую из всех стран мира. Десять лет хозяйничанья современной европейской армии в Афганистане стоили этой глубоко патриархальной стране от одного до двух миллионов жертв. Население СССР об этих запредельных по масштабу жертвах афганцев, убитых и покалеченных их армией, понятия не имело, а если бы и имело, то ему это было бы точно «по барабану». Но, что самое удивительное и горькое, точно такое же отношение было и к гибели «наших мальчиков» в далеких горах. Когда, едва вывели армию из «Афгана» и рассекретили цифры советских потерь — 24 тысячи неизвестно за что погибших — никто даже не вздрогнул, у населения были уже другие проблемы, поважнее.

     А главное, катастрофически резко упали мировые цены на углеводороды и одновременно стали стремительно иссякать высосанные «до донышка» самые богатые и легкодоступные западносибирские нефтяные поля. Все нараставшая с каждым годом, постепенно становящаяся катастрофической нехватка еды в стране, ставила под вопрос само существования одряхлевшей империи. Появился прошедший все аппаратные сита Горбачев и объявил о коренной «перестройке» и обновлении всей жизни державы. Давно прогнившая система тотального контроля за населением рухнула при первых же шагах демократизации и гласности, и всем стало ясно, что империя — без всякой войны — в противостоянии с Западным миром потерпела сокрушительное и унизительное поражение. На этом, собственно, история Союза Советских Социалистических Республик и закончилась.

     После отказа нового советского руководства использовать советские войска, стоявшие в странах «соцлагеря», для защиты окончательно погрязших в «западных» долгах коммунистических режимов, волны относительно мирных массовых восстаний смели насаженных Советским Союзом «руководителей» Восточной Европы. Следующим объектом распада стал уже сам СССР. И достаточно стало неудавшейся нелепой попытки государственного переворота в Москве, чтобы все республики, составлявшие СССР, включая Россию, отказались от дальнейшего пребывания в Союзе, и каждая из них выбрала свой путь в мире. Это было сокрушительное поражение в продолжавшейся семь десятилетий борьбе с христианским миром за всемирную коммунистическую империю.

     Бывшие ее противники с облегчением выдохнули и дали себя убедить в том, что борьба в Холодной войне шла именно против «коммунизма» и против его центра в России, а раз соперник исчез, то можно даже оставить бывший ядерный потенциал СССР под контролем «новой» России, чтобы он не расползался по миру, и начинать отношения с этой вновь появившейся на карте страной с «чистого листа».

[Но, как показали дальнейшие события, это оказалось грубейшей ошибкой западных демократий. Во-первых, основательно за несколько поколений «перевоспитавшееся» население, несмотря на крах ее державы, сохранило все характерные черты «советского образа жизни» и абсолютное неприятие чего бы то ни было непохожего на них самих (о каких-то ценностях христианского мира и речи не было). А во-вторых, западные державы должны были бы знать, что любые международные договоры с такой страной, как Россия, и в глазах ее населения и его Власти не стоят даже бумаги, на которой они написаны.]

     Впервые люди в России оказались в ситуации практически полной свободы. Развалилась железная стена, почти век отделявшая страну от окружающего мира, в одночасье исчезла тотальная пропаганда, навязывавшая населению мысли, вкусы, традиции, привычки и давно осточертевшие общественные обряды, на глазах возникало новое средство свободной информации и всемирного общения — интернет. Разбежалось, расползлось старое начальство, «номенклатурный класс», который десятилетиями перекрывал рост новым поколениям активистов во всех областях жизни, пришипилась, затаилась в ожидании лучших времен система «госбезопасности» (ЧК-НКВД-МГБ-КГБ-ФСБ). Страх перед Властью, перед Государством во всех его проявлениях — ушел. «Охрана смылась!» — на этот клич отозвались миллионы.

     К такому резкому обрушению той жизни, с которой свыклись, в которой выросли поколения уже «советских людей», население России явно было не готово. Рынок начал стремительно насыщаться качественными иностранными товарами, по сравнению с которыми отечественная продукция выглядела жалко. Деньги обесценились, и дававшие средства существования миллионам трудящихся «советские» предприятия массово разорялись. При этом все могли наглядно убедиться в ущербности, нищете казавшейся благополучной жизни времен «застоя». На людей со всех сторон обрушилась буквально лавина самой разнообразной информации и новых впечатлений, с которыми надо было свыкнуться, научиться в них жить — и это был шок. Шок, заставлявший кодироваться от беспробудного, многолетнего пьянства целыми деревнями, ехать в ближнюю заграницу и возвращаться с неподъемными баулами, чтобы привезти на родину для продажи тамошний грошовый ширпотреб, устраиваться на работу в повсюду нарождавшиеся новые фирмы, идти учиться еще невиданным и пока непривычным профессиям.

     Рывок обновления, совершенный в 90-е годы россиянами, был впечатляющим, но и отставание, накопившееся за предыдущие десятилетия оказалось слишком велико. Мечта о «европейских» стандартах жизни уже для этого поколения стала осуществляться лишь для жителей нескольких крупнейших городов и весьма мало затрагивала остальное население страны, по-прежнему остававшееся не только за чертой бедности, но и в условиях, когда о «новой жизни» большинство узнавали лишь из телевизора. «Новая» жизнь вовсе не отменила «старую», корни которой оказались глубоки и мощны, слишком давно прижились, разрослись и были способны задавить любые едва проклевывающиеся ростки свободы, к которым с готовностью потянулась лишь малая часть населения.

_____________________

     Невиданный еще в мировой истории грандиозный цивилизационный эксперимент по построению принципиально нового справедливого и безрелигиозного общества на рубеже 90-х годов 20-го века закономерно пришел к бесславному концу — дальше идти было некуда, да и незачем. Пора было подводить итоги. Итак, поглядим, что представлял из себя народ наш к моменту крушения всего им созданного?

     Принципиальный отказ от любых попыток различать что есть Добро и что Зло, невиданное ленинское определение «новой нравственности» («Нравственно то, что в интересах пролетариата)» оказались на исторической свалке множества нехристианских принципов, теорий, практик и мнений. Но ничего другого за душой нашего народа не оказалось. Западная цивилизация выстроилась на христианстве, оно веками пропитывало жизнь бесчисленных поколений, оно входило в состав крови и плоти людей, оно проникало в сознание миллионов и миллионов буквально с молоком матери. Но народ, не прошедший этой великой многовековой  школы самовоспитания, все последние поколения интенсивно впитывавший лишь антихристианские, придуманные ценности и в результате оставшийся вообще без каких-либо ориентиров, оказался буквально на моральном пепелище, выжженном поражением.

     В такой же ситуации в первые послевоенные годы оказались и немцы. Общественное сознание разбомбленной до фундаментов Германии постепенно вернулось к своему естественному котолическо-протестантскому состоянию, и возрождение страны и народа происходило именно на этом сохранившемся ценностном фундаменте. Но общественное сознание России, не имевшее столь прочного основания, после потери каких бы то ни было ориентиров в 90-е годы естественно и непринужденно вернулось к состоянию дохристианскому, семейно-племенному — к морали, которую принято называть «готтентотской» («никаких нравственных запретов — детский цинизм, языческая безвинность, неандертальская мораль»).

     Каким же стал стал народ после нескончаемых волн осквернений и разрушений храмов, домов молитв всех без исключения конфессий; после циничных издевательств, ссылок, лагерных сроков и расстрелов священнослужителей, религиозных авторитетов всех без исключения конфессий; после полувекового тотального запрета на чтение любых священных текстов всех религий и недопущения любой религиозной литературы в пределы СССР; после десятилетий бешеной антирелигиозной пропаганды, которая с успехом вытравила из общественного сознания любую религиозность; после насыщения сверх всякой меры немногих оставшихся религиозных школ всех без исключения конфессий секретными сотрудниками «органов»; после окончательного превращения оставшихся религиозных органов в чисто бюрократические учреждения под чекистским контролем?

     «Возрождение религии», строительство храмов-новоделов, начавшееся с 90-х годов, под патронажем все тех же давно развращенных чиновников от религий сводилось к самому грубому обрядоверию в окружении самых диких и экзотических суеверий. О каком-либо христианском раскаянии людей во всем том чудовищном, что содеяли они с самими собой и с другими народами, смешно даже говорить (гулящая жена из ветхозаветной притчи: «поесть и обтереть рот свой и сказать: «я ничего худого не сделала») — «да чо там, давно ж дело было».

«Русский народ совершил в XX столетии ужасающие злодеяния, затмевающие по своим масштабам и жестокости все до того содеянное человечеством».

     Для народа, втоптавшего в кровавую грязь свою религию или хотя бы стародавние традиции соответственным было и представление о своей истории в мире. Образ России, как органичной, неотъемлемой части христианской цивилизации, в общественном сознании так и не прижился. В представлении обитателей девятой части суши по прежнему существует лишь до предела фальсифицированная, перевранная, дико, наизнанку вывороченная их история, как и история остального мира. В их представлении в этом мире господствует лишь прикрытый красивыми словесами беспредел и существует лишь одна «справедливость» и только одно право — право крутого, сильного и богатого. И действовать России в таком мире приходится соответственно («с волками жить — по волчьи выть»).

     И все же наше Отечество, в противовес этому развращенному и враждебному внешнему миру, во всех социологических опросах само себя позиционирует как страна, отличающаяся «особой самобытностью и духовной культурой, превосходящей все другие страны мира», которой не хватает лишь «властных лидеров, сильной руки, которая бы направляла ее действия», и в окружении, в котором «страна всегда вызывала у других государств враждебные чувства; нам и сегодня никто не желает добра», нужно «вернуться на путь, по которому двигался Советский Союз и идти по своему собственному, особому пути». При этом рейтинг образа Хозяина, давно умершего Иосифа Сталина, по массовым опросам начала нового века достигал 60%, а очередного нового «хозяина земли русской» подскакивал и под 90%.

     В 90-е годы раздробление, «атомизация» населения, недоверие людей друг к другу, нежелание и неумение вместе решать даже элементарные, соседские проблемы («человек человеку — волк») приобрело всеобщий характер, тем более, что индивидуально «договориться» с чиновником было гораздо проще, дешевле и безопаснее чем «качать права» коллективными действиями. В эти смутные времена, несмотря на некоторый подъем волонтерского движения и постепенный рост числа самодеятельных организаций, в обществе возобладали настроения выживания поодиночке, максимум — семьями.

     В результате аморфная масса несамостоятельного, не умевшего, не привыкшего соорганизовываться населения оказывалась покорной «глиной в руках горшечника», — практически любого, кого путями неисповедимыми вынесло бы наверх, на вершину власти.

     В этой обстановке как рыба в воде чувствовал себя тут же появившийся криминалитет, активно паразитировавший на бизнесе, проникавший в ослабленную власть,  подчинявший себе вчерашнее «советское» чиновничество. Атмосферу в обществе все больше стали определять блатная бандитская «романтика», тюремный «шансон», которые для обычных граждан дополнялись потоком нескончаемых слюнявых мелодрам и самой низкопробной и агрессивной попсы. Подраставшее в эти годы поколение мальчиков видело в своих героях бандюка на крутой тачке в окружении верной «братвы», а чуть ли не половина городских девочек-выпускниц без стеснения признавались социологам, проводившим опросы общественного мнения, в мечте стать шикарными «эскортницами», валютными проститутками…

     Полная закрытость границ империи на протяжении жизни нескольких поколений, дикий страх «врагов» и шпиономания, ненависть в сочетании с завистью ко всему «западному», презрение и недоверие ко всему «несовецкому» и разнузданная злобная пропаганда привели к тому, что «железным занавесом» отделила себя не только сама держава, но бесчисленное множество таких же «занавесов» закрепились и в сознании десятков миллионов вчерашних советских людей. Сложный, многообразный, сотканный из постоянно преодолеваемых противоречий и проблем, богатый и находящийся в постоянной борьбе с самим собой, сильный и комфортный Западный мир представал перед нашими людьми злобной карикатурой, миром «крысиных гонок», диких извращений и войны всех со всеми, миром несправедливости и голого чистогана.

     Тем не менее за последнее десятилетие века население поднакопило немного собственного «жирку», а тут и мировые цены на углеводороды в начале века резко поползли вверх — так что, российско-советскому населению можно было и «о душе подумать». Появились возможности «поднять Россию с колен», что понималось как «отмщение» за поражение в Холодной войне и восстановление державного статуса страны.

     Впрягаться, подобно Китаю, вылезающему из бедности за счет неимоверного, упорного труда полуторамиллиардного населения, осваивающего западные технологии, не хотелось. Первоначальный порыв к «новой жизни» иссяк довольно быстро, и постепенно обыденная жизнь в стране начала возвращаться в привычные «советские» берега. Зачем перенапрягаться, если на территории России находятся ценнейшие природные всем нужные богатства, и за них можно получить почти все в этом мире.  К тому же никакой «китайский» напряженный, упорный, многолетний труд не в состоянии быстро вырвать страну из ряда «обыкновенных» среднеразвитых стран, а острым желанием было ворваться в круг именно глобальных лидеров и вернуться к привычной роли «вершителя судеб» мира.

     Сердце среднего россиянина грело сознание того, что у его страны имеется арсенал ядерного оружия, стянутый, в соответствии с международными договорами, на ее территорию из Украины и Казахстана и почти равный ядерному потенциалу западных стран. Поэтому он лишь по доброму посмеивался на задорные выкрики своих отечественных отморозков, регулярно грозившихся «вдарить ракетами по Вашингтону» и с едва скрываемым одобрением провожал взглядом немецкие иномарки, владельцы которых малевали на их задних стеклах грозные надписи «На Берлин!», «Можем повторить!». Постепенно в приходящем в себя обществе копились застарелые обиды на то, что ведущие державы относятся к России как к обычной стране, оттесняя ее от решений «мировых вопросов», и исподволь нарастали все более тяжелые, воинственные настроения. «Если без дураков – людям хочется войны»… И кремлевское руководство, выдвинутое огромным большинством, было полностью на стороне своего народа.

     Так Россия постепенно, шаг за шагом скатывалась к новой — нынешней — войне, «авторство» которой, ее кровавая нелепость целиком лежит на ее — на нашей — совести. Как и идиотские стратегические ошибки, самоубийственные провалы в оценке ситуации кремлевских руководителей, неспособность массы российских людей предвидеть за нынешней эйфорией неизбежный ход дальнейших событий и хоть краешком глаза заглянуть в завтрашний-послезавтрашний день, и ставка на грубую, тупую силу в отношении немалой доли собственного народа, с ужасом осознающего куда все это катится.

     А что вы от россиян хотите? Это народ, выжегший свою религию, воспринимающий такие вещи как «совесть», «добро» и «зло» максимально «амбивалентно«, сам обрубивший свои корни,  и потерявший в этом мире какие бы то ни было ориентиры. У него осталась одна-единственная вера хоть во что-нибудь, одна «надёжа», одно, чем можно гордиться, вокруг чего сплотиться — его держава, его Государство, его Власть. Ради нее он, вечный терпила, готов жизнь положить. Потому что больше не за что.

     Население России, поначалу, в феврале 2022 года, несколько ошарашенное внезапно резкими действиями своей власти и непривычно крутой расправой со всеми несогласными, через весьма короткое время такие действия вполне одобрило — привычно и предсказуемо.

     Но. Ведь не «нацистов» же в самом деле каких-то мифических россияне там, в Украине, изничтожают, а таких же мужиков, как они сами, с которыми за три века они прошли ту же «школу», с которыми они вместе пережили все голодоморы и военные лихолетья. И у них такие же перекореженные последним столетием в СССР души — но они решились-таки выползти из этой колеи, что давно уже никуда не ведет. Что с ними, с Украиной, с самой бедной страной Европы, приключится там, за «поребриком», предсказать сейчас никто не сможет, но хуже точно не будет. А что, если у Объединенной Европы получится вытащить из кризисной ямы еще и Украину? Евросоюз не раз уже показывал, что способен вытягивать своих вновь вступивших членов из нищеты и хаоса. Будем надеяться, что помогут и Украине. Во всяком случае, не российского ума уже это дело.

     Да как это «не наше дело»?! Да это что ж получается? Мы столько лет прибирали к рукам эту Украину, кучу народу привербовали, прикормили, и, наконец, протащили в президенты «братского народа» своего мурзилку, а они его под зад коленом — в Европу им, видите ли, захотелось, это со свиным-то рылом, да в калашный ряд?!

     Украина не просто одна из российских окраин. Она давно страна двуязычная, половина украинских семей в ней дома общаются по-русски, и даже в нынешней войне командующий южным направлением российских сил — этнический украинец, а противоборствующей армией командует этнический русский, а избранный огромным большинством населения страны президент — еврей, а министром обороны — мусульманин. И именно в этом смертельная опасность для империи — в том, что решилась, с кровью выдирается, откололась уже, уходит искать своей отдельной судьбы очень близкая по языку и культуре, по составу населения, по менталитету, по исторической судьбе часть Российской державы, которую в Москве с давних пор привыкли считать своей естественной частью.

Кстати, украинцы, несмотря на развал экономики, бардак в политике, повальную коррупцию показали себя в постсоветский период народом гораздо более вменяемым, нежели население бывшей метрополии. Достаточно сказать, что в условиях начавшегося национального возрождения, взлета националистических чувств крайне-правое националистическое крыло их политического спектра не нашло в электорате ни малейшей поддержки (0,7% на последних выборах президента и ни одного депутата в Раду).

     Украина должна быть Россией уничтожена. Камня на камне не должно остаться от украинского государства, от культуры и языка, от образования, должны быть вырваны все ее собственные корни, еще отличающие ее от московской метрополии. Если этого не сделать, «европейская» Украина становится зримой, во плоти «АнтиРоссией», она способна будет имперские, тоталитарные уже, российские основы подрывать не какими-то там диверсиями или подобными глупостями, а самим фактом своего независимого, отдельного и в перспективе, будем надеяться, более или менее успешного существования. [Потенциал у Украины, кстати, — огромный. В хорошем окружении она, подобно совсем еще недавно прозябавшей на европейских «задворках» Ирландии, в постиндустриальном мире вполне способна на впечатляющий рывок]

     Чтобы вернуть в «отеческое лоно» Чечню понадобилось последовательно убить двух ее президентов, и после двух тяжелейших войн просто и откровенно купить повиновение третьего. С Украиной, опершейся на всеобъемлющую помощь своих западных соседей, такое вряд ли получится. «Влажные мечты» российских имперцев — начисто, огнем и мечом, уничтожить Украину, искоренить все украинское, чтобы вырастить на этой территории, воспитать принципиально новое поколение тамошних людей — так и останутся нереализованными тоталитарными инстинктами, как бы ни повернулось чисто военное счастье нынешней войны.

____________________

     А сейчас страшная воронка жесточайшей бойни затягивает страну все глубже, уже нет пути назад, а впереди — только кровь, кровь…. И тупик в конце. И что теперь с этим делать, совершенно непонятно, прежде всего, самому этому народу. Как все это продолжится и чем закончится, одному Богу известно. В видимой перспективе для нынешней Российской Федерации, да и в сильно дальнейшем — ничем хорошим.

«Мы — народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставление, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеряно; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?»

(Петр Чаадаев)

===========================================

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     Происходящее ныне для населения России подается пропагандой как защита Отечества, чуть ли не как Отечественная война. Не будем утверждать, что госпропаганда обитателей России обманывала — и люди, и пропагандисты подпитывали друг друга, жители страны слушали и слышали именно то, что хотели услышать.  Не будем также перекладывать вину за происходящее на нынешних руководителей России — это дело послевоенного Международного трибунала. Посмотрим на роль подлинного инициатора войны и главного действующего лица этих событий — на многонациональный российский народ.

     Ведь именно этот народ регулярно голосовал с 1991 года за праворадикальные, оголтело-имперские партии в Государственные Думы всех созывов, в подавляющем большинстве поддержал возрождение «вертикали власти», а затем и тоталитарного режима в стране. Именно российский народ шел на военные предприятия, чтобы готовить на них технику уничтожения людей в соседней стране, именно русские выстраивались в очередях в военкоматы, чтобы подписывать контракты на убийства за хорошие деньги «братских» украинцев. Именно их «народная» армия била тысячами и тысячами ракет, управляемых бомб и дронов по Украине, чтобы лишить украинцев тепла, света и самих жизней, разрушить их дома, это их артиллерия после своей «работы» оставляла города, поселки, деревни и хутора в руинах, это их танки утюжили украинские черноземы, это их «солнцепеки» устраивали огненный ад для всех кто попадал под их огонь.

     Это именно те люди которые разжигали, лелеяли в своих душах ненависть ко всем на них непохожих, которые устраивали зажигательные танцы с бубнами по поводу побед их оружия — убийств соседей.  Это те люди, которые совершенно, не стесняясь, искренне кричали, что всех «хохлов» надо истребить, изничтожить, чтоб духу их поганого на земле не осталось, «чтоб знали гады». Это их жены проклинали командиров, снабжавших их мужей автоматами со ржавчиной и давно просроченными сухпайками, и на чем свет поносивших государство, с которого хрен сдерешь обещанные выплаты — за убийства «хохлов». И это их дети, с малолетства приучаемые лепетать воинственные глупости, получали из рук любящих родителей свои первые игрушки — сплошь орудия убийства.

Да, конечно,

____________________________

     Московия после падения «второго Рима-Византии» стала воспринимать себя продолжательницей миссии своей бывшей «учительницы веры», главной оставшейся и единственной защитницей православия. В своих собственных глазах окраинная столица Залесья представала «третьим Римом-Московией» с обязанностью хранить религиозное наследие Византии до конца времен, до Страшного суда в чистоте и неизменности. Интеллектуального потенциала для развития вероучения Москва явно не имела, но ей достало сил оградить православие от любых попыток по новому взглянуть на библейские истины, искать в них новые смыслы, даже просто читать священные тексты, вновь и вновь переводить их на русский язык.

     Без малого пять веков уж прошло как были написаны слова старца Филофея о миссии нашей страны в мировой истории — «два Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти» — но до сих пор, постоянно возрождаясь все в новых обличьях, идея эта в общественном сознании русских жива до сих пор. Как заметил однажды последний лидер «третьего Рима», «Россия — это такая страна, которая напрямую управляется Богом, потому что, если это не так, непонятно, как она вообще существует».

     Византийское восточное православие после мусульманского завоевания замерло, окуклилось, когда господствующей идеей была вовсе не свобода, а идея любви, и гарантом ее выступала императорская власть. Эта жажда божественной любви обуревала и западное христианство, и ему потребовались века и величайшие усилия, чтобы уйти из этого не имеющего решения тупика «приоритета любви» и утвердить безусловное главенство христианского принципа свободы. Московская же церковь оградила, заморозила «русскую веру» столь крепко, столь глубоко, что любое западное, католическо-протестантское «мудрование», тем более напоминавшее о свободе христианина в выборе жизненного пути, не вызывало даже осознанного отторжения — оно стало русскому человеку попросту непонятным.

     За это московская церковь расплатилась полной мерой — религиозными безумствами Ивана IV, откровенными издевательствами и лишением патриаршества от Петра I,  потерей имущества при Екатерине II, окончательным превращением церкви на два века в обычный государственно-бюрократический департамент «религиозной пропаганды». И неудивительно, что в Великой революции народ, окончательно изверившийся в каких бы то ни было христианских ценностях, проповедуемых этой церковью, смел со своего пути эту уже на ладан дышавшую организацию.

     Но тем не менее четыре века хранения православия в виде «консерва» в московских пределах не прошли даром. Окраинный народ христианского мира, отринувший всякую возможность единоверческого общения, даже бытового, поколение за поколением пропитывался настроениями исключительности, уникальности своей веры и всемирно-исторической роли богоспасаемого Отечества. В нем прочно вкоренилось мессианское убеждение, что именно он принесет в конце времен истинный свет всем народам. И недаром ухватился он в самом начале 20-го века за идею Коммунизма, поразительно напоминавшего в его глазах Царствие Божие — поблазнилось ему, что это и есть долгожданное воплощение его полутысячелетней мечты. И крушение этой мечты, во имя которой было принесено им столько жертв, совершено им столько злодейств, стало в глазах народа катастрофой поистине всемирно-исторического масштаба.

     Мечта ушла, но после разгрома 90-х годов у народа осталась последняя соломина, за которую еще можно было держаться в этом мире — созданная им Власть, созданное им Государство с кучей военного дерьма разных годов выпуска, «ядерка» и готовность претерпевать новые невзгоды ради… А ради чего, собственно? — Да ради все той же мечты о возрождении все того же самого — могучей, непобедимой, славной державы с неприхотливыми, суровыми обитателями — хоть и с голыми жопами, но зато «мы как мученики попадём в рай, а они просто сдохнут».

     «А зачем нам такой мир, если там не будет России?» — эта фраза национального лидера подводит окончательную черту под столетними усилиями этого народа господствовать над миром, учить этот мир, как надо жить. В этих словах даже не угроза, в них общее эсхатологическое, апокалиптическое мироощущение людей, дорвавшихся до «красной кнопки» и ощутивших, что судьба этого огромного мира — в их руках. Это самые опасные люди за много веков, опаснее их, пожалуй, не было.

     Надо сказать, что высокомерное, имперское отношение к окружающему миру, уникальному исключительному месту в нем российских людей и в целом России, характеристики россиян, как «имперского» народа кажутся нам несколько преувеличенными, «позднейшей вставкой». Поведение народа в I Мировой войне, решительность, ожесточение, усилия и страдания в которой были ниже, чем для остальных главных участников конфликта

     А что касается России, то она, конечно, останется, куда ж ей деваться. И ей придется проходить тот же путь, что и остальному миру христианской цивилизации, но сильно от него отставая, и в самых во всех смыслах неблагоприятных условиях. И надо привыкнуть к мысли, что не будет никакой «прекрасной России будущего», ей просто не из чего взяться, не из чего расти. С этим для многих страшным осознанием придется смириться, научиться с этим жить. Как сложатся конкретные исторические обстоятельства, через что еще придется проходить стране, предсказать сейчас можно лишь в самых общих чертах.

Помощи западных союзников хватило на то, чтобы действующую советскую армию (примерно 10 млн. чел.) одеть, обуть и кормить в течение всей войны, насытить ее средствами связи и автотранспортом; каждый третий солдат, танк, самолет, артиллерийское орудие противника были уничтожены советскими воинами американской взрывчаткой и порохом.

Оружие, которым провоевала всю войну Красная Армия, не могло быть произведено советской военной промышленностью без тех незаменимых стратегических материалов, которые поступали от стран-союзниц (собственные их источники были потеряны для советской экономики в 1941 году).

Со второй половины 1943 года западные союзники достигли полного превосходства в воздухе и довели интенсивность бомбардировок германских стратегических объектов до максимума. Военная промышленность Германии оказалась на грани катастрофы. Дневники и воспоминания обитателей германских городов об англо-американских бомбардировках 1943–1945 годов рисуют картины кромешного ада. Этот ад, непрерывно нарастая, длился день за днем, месяц за месяцем и год за годом (днем бомбят американцы, ночью – англичане, днем – американцы, ночью – англичане, днем…).

Западные союзники своим воздушным наступлением (еще до высадки в Нормандии) нанесли Германии невосполнимый урон, подорвавший ее возможности сопротивляться наступлению армий коалиции и с запада, и с востока.

Западные союзники уничтожили 70% германской авиации и разрушили 90% мощностей по производству авиационного топлива для люфтваффе, одновременно обеспечив горючим половину боевых вылетов советской авиации.

Западные союзники уничтожили практически весь надводный и подводный флот «держав оси», сломили бешеное сопротивление японской армии в бассейне Тихого океана, разгромили итало-германский поход к источникам стратегического сырья в Азию и Африку, подготовили и осуществили крупнейшие в военной истории высадки в Италии, южной Франции и Нормандии.

Соединенные Штаты Америки еще до вступления в войну объявили себя «арсеналом демократии» и в течение всей войны выполняли эту миссию. Убедиться в этом можно, внимательно рассмотрев следующую таблицу. В ней приводятся объемы произведенной военной продукции по годам в сопоставимом выражении (в млрд. долл. в ценах 1944 года):

Можно, конечно, по-человечески понять весьма распространенную обиду: мы, дескать, столько крови пролили, столько людей положили, а тут вдруг в победителях оказываются еще и те, кто и десятой доли тех жертв не принес на алтарь победы («они ж на нашей крови в победители вылезли!»)! Но будем справедливы – хоть через столько десятилетий. А ответственных за океан нашей крови в той войне лучше искать все-таки не за Ла-Маншем и Атлантикой, а чуточку поближе, по-восточней…

Советский Союз располагал в достаточном количестве всеми необходимыми  природными ресурсами и материальными запасами для большой длительной войны. Нефти («крови войны») в СССР добывалось втрое больше, чем в Европе. «Хлеба промышленности» – угля и стали – Германия и завоеванная ею Европа добывали и производили больше, но остро не хватало никеля, марганца, молибдена, вольфрама – материалов, которые превращают обыкновенную сталь («кипучку») в танковую броню и спецсталь для артиллерийских стволов. Европа в мирное время во многом кормилась привозным зерном, и поэтому в условиях блокады континента английским флотом обеспеченность германской империи продовольствием оказалась ниже, чем СССР втрое.

По количеству работо- и боеспособного населения Советский Союз намного превосходил своего противника.

система всеобъемлющего контроля  над населением в СССР складывалась изнутри – давно, постепенно и основательно. Психология жизни в «осажденной крепости» глубоко въелась в сознание большинства населения. К 40-м годам сталинская система  обеспечивала гораздо большую производственную и боевую отдачу от всех республик Союза, чем получал нацистский режим от своей только что завоеванной «лоскутной» империи.

Общее соотношение уже имевшихся вооружений позволяло строить перед войной весьма оптимистичные планы военной кампании против Германии. К лету 1941 года Красная армия имела 22 тысячи танков (в вермахте – 5,5 тысяч); военно-воздушные силы СССР располагали 23 тысячами самолетов, в то время как ВВС Германии и всех ее союзников в общей сложности имели около 9 тысяч машин; 115 тысячам стволов советских артиллерийский орудий и минометов вермахт мог противопоставить лишь 88 тысяч.

Уже в ходе европейской войны и немецкая, и советская армии начали оснащаться боевой техникой нового поколения (средние и тяжелые танки, новейшие типы самолетов). К лету 1941 года Красная армия не уступала вермахту в количестве самых современных боевых машин. По своим боевым возможностям cоветские средние танки Т-34 значительно превосходили самые мощные германские машины, а тяжелых танков (типа советских КВ) на вооружении вермахта не было вовсе ФОТО.

Полностью отмобилизованная германская армия насчитывала 8,5 миллионов человек. Численность Красной армии к июню 1941 года была меньше – 5,7 миллионов человек, но все было готово (вооружение, офицерский состав) для того, чтобы в первую же неделю всеобщей мобилизации довести ее до 11 миллионов, а в дальнейшем СССР имел возможность поставить под ружье еще около 20 миллионов солдат.

Слабой стороной Красной Армии была недостаточная профессиональная подготовленность ее офицерского корпуса. Сталин планомерно и последовательно истребил старый командный состав вооруженных сил: только в 1937 – 38 годах были казнены или брошены в концлагеря половина командиров полков, почти все командиры бригад и дивизий, все командиры корпусов, все командующие военными округами, большинство армейских политработников, многие преподаватели военных учебных заведений.

Места расстрелянных заняли новые офицеры, среди которых было немало способных, талантливых командиров, но в военном деле никакой талант не может заменить многолетнего опыта руководства массами людей, вооруженных мощной и разнообразной техникой. Подготовить до большой войны полноценных командиров было практически невозможно – около 40% советских офицеров к 1941 году не окончило даже средних военных училищ.

У государства появились новые, необычайно могущественные средства воздействия на человека, позволяющие управлять не только его поведением, но и мыслями, и даже чувствами.

Основы знаний об окружающем мире современный человек получает не столько в семье (как это было раньше), сколько от воспитателей, учителей, через книги, газеты, радио, кино и т. д. Все эти каналы обучения, воспитания, информации и эмоционального воздействия в СССР к началу 30-х годов оказались полностью сосредоточены в руках государства и подчинены личному контролю Сталина.

В начале 30-х годов в СССР была создана система обязательного начального (четырехлетнего) образования. В городах большинство детей оканчивали школы-семилетки. В срочном порядке создавались вузы и техникумы для подготовки квалифицированных промышленных специалистов. Вся эта система подчинялась жесткому централизованному контролю. С «революционной» самодеятельностью 20-х годов в деле воспитания было покончено. В школах и вузах восстановили жесткий единообразный порядок и дисциплину, никаких отклонений от государственной программы в содержании обучения не допускалось. Каждый человек должен был получить в школе целостную «единственно верную» картину мира – одинаковую для всех жителей СССР.

Жесткий государственный контроль установили в 30-е годы и над всеми людьми творческих профессий – «свободным художникам» в СССР места не было. Писатели, композиторы, художники, скульпторы, режиссеры, артисты были объединены в «творческие союзы», которые фактически стали еще одним «рычагом» государственной машины.

Только государство определяло, кто из них «народный» артист, кто «заслуженный», кто «живой классик», кто просто «талант», а кто «отщепенец» или «литературный подонок». В результате строжайшего цензурного и идеологического отбора «массы» могли читать, слушать и видеть только то, что из всей творческой продукции тщательно отобрало для них государство – и лично Сталин.

Система государственного «контроля над душами» стала не менее важной опорой тоталитарной власти, чем массовый террор НКВД и ГУЛАГа, – а со временем и более эффективной. Поколения, родившиеся в тридцатые годы, стали первыми поколениями действительно советских людей.

Чудовищные масштабы насилия над страной в период коллективизации и индустриализации заставили содрогнуться даже многих «твердокаменных» большевиков. Внутри партии стали расти антисталинские настроения.

Начиная с 1934 года Сталин начал целенаправленно и методично истреблять тех, кого привыкли считать «истинными», «идейными» коммунистами, – ветеранов партии с дореволюционным стажем, видных участников революции, гражданской войны.

Технически расправа со «старой гвардией» оказалась возможной потому, что Сталин через «своих людей» полностью контролировал карательные органы (НКВД – Народный комиссариат внутренних дел) и все средства массовой пропаганды. Но самое главное – уничтожение активных большевиков, которые только что провели жесточайшие кампании коллективизации и индустриализации, поддерживалось и одобрялось большинством населения страны.

К середине 30-х годов люди в полной мере ощутили на себе последствия «большого скачка». Разница между светлыми ожиданиями и реальными результатами «социалистического» переворота удручала. Как же так получилось? – ведь идеи-то прекрасные! – не иначе, вмешались какие-то «темные силы»… В общественном сознании бродила мысль о том, что во всех страданиях народных, во всех жестокостях власти виноваты замаскировавшиеся «враги», злокозненные «вредители». Эти массовые настроения сталинская пропаганда умело довела до накала истерики.

При этом самого Сталина та же пропаганда представляла единственным защитником вновь обездоленных, надежным «другом народа», который сам окружен коварными заговорщиками. Но не дадут погубить страну и ее вождя грозные, бдительные и никогда не ошибающиеся «органы»! Они с помощью трудящихся выявят, разоблачат и уничтожат презренных наймитов империализма, шпионов и диверсантов, у которых руки по локоть в народной крови!..

В 1936-38 годах по всей стране прошла серия открытых судебных процессов над «старыми большевиками», еще недавно возглавлявшими партию и страну. На глазах у потрясенной публики обвиняемые каялись в чудовищных преступлениях против собственного государства и требовали для себя самых суровых наказаний. Это была наглядная демонстрация того, что врагом советской власти может оказаться любой, и никакие прошлые заслуги здесь ничего не значат.

«Большой террор». В середине 30-х годов развернулся «Большой террор», продолжавшийся (с периодическими спадами и всплесками) до самой смерти Сталина. Через несколько лет в партии (и в живых) практически не осталось тех, кто ее когда-то создавал и вел к власти.

Занимать должность секретаря парторганизации, директора завода, председателя колхоза, начальника стройки и т. п. было в эти годы смертельно опасно – на место «разоблаченных» и казненных «врагов народа» назначались новые люди, которых очень часто вскоре ждала участь их предшественников. Молниеносные карьеры заканчивались тюрьмой, лагерем или расстрелом. Только за один 1937 год руководство краевых, областных и республиканских партийных и советских органов полностью сменилось по 4 – 5 раз!

Методично, планомерно истреблялось старое «начальство» и во всех ведомствах – от наркомата путей сообщения до армии, от аппарата Советов и профсоюзов до службы внешней разведки и Коминтерна. Не избежали общей участи и сами грозные «органы» – и начинавший «Большой террор» Генрих Яг`ода, и сменивший его на посту главы НКВД Николай Ежов (он выполнил в 30-е годы основной объем «работы») также были расстреляны как «враги народа». Вслед за ними в тюрьмы отправлялись и их подчиненные – недавние палачи сами оказывались на месте своих жертв.

«Большой террор» быстро распространился практически на все слои населения. Обвинить в «шпионаже», «измене Родине», «контрреволюционной агитации», «организации террористических актов или диверсий» и т. п. могли практически любого. «Политическими» преступлениями стали считаться хулиганство, хищение государственной собственности и т. п. В тюрьме могла оказаться и библиотекарша, у которой по недосмотру на полках остались книги «врагов народа», и школьный учитель, в недостаточно сильных выражениях заклеймивший на уроке бывших героев революции, и заводской мастер, у которого на участке произошел несчастный случай, и неграмотный мужик, использовавший газету с портретом вождя «не по назначению»… Достаточным основанием для ареста было простое знакомство с кем-либо из уже арестованных «врагов народа».

Никто не был застрахован от попадания в застенки НКВД, ничто не являлось гарантией безопасности, но меньше всего шансов выжить в эти годы было у людей неординарных, самобытных, чем-то выделяющихся из общей массы, живущих «своим умом». Зато наступило раздолье для абсолютно подлых и беспринципных – анонимный донос на начальника, соперника, соседа стал надежным средством решить самые разнообразные личные проблемы – от ускорения карьеры до расширения жилплощади.

Основная масса жертв отправлялась в ГУЛАГ [Государственное Управление лагерей] или на казнь без долгих и сложных юридических процедур. Суды обходились не только без адвоката и свидетелей, но часто и без присутствия самого обвиняемого – приговор выносился заочно, объявлялся обвиняемому и приводился в исполнение немедленно, без всяких обжалований. Но и при такой повышенной «пропускной способности» репрессивная машина в эти годы была перегружена и едва справлялась с огромным объемом «работы». Все тюрьмы были переполнены, часто заключенных набивали в камеры так, что они не могли не только лежать, но и сидеть, а по ночам в тюремных дворах ревели моторы грузовиков – так глушили звуки выстрелов и крики жертв при расстрелах.

Территориальные подразделения НКВД, как и все советские ведомства, получали «сверху» плановые разнарядки – сколько «врагов народа» следует выявить и уничтожить. Как правило, местные карательные органы просили у «центра» дополнительных лимитов на разоблачение и отстрел «вредителей». Их задача была облегчена официальным разрешением применять к допрашиваемым «меры физического воздействия». Пытками из арестованных выбивали показания против их друзей, товарищей, сослуживцев, а когда те попадали в руки следователей, из них также выбивали показания на людей, с которыми они были знакомы на воле, – и такая «цепная реакция» продолжалась вплоть до специального указания или исчерпания заданной «нормы».

Как правило, вслед за арестом главы семьи «брали» и его родных – вплоть до несовершеннолетних детей. Для таких случаев существовала особая статья обвинения – «член семьи изменника Родины». Жены публично отрекались от арестованных мужей, детей на пионерских и комсомольских собраниях вынуждали клясться в ненависти к родителям, «оказавшимся» шпионами одновременно нескольких вражьих разведок. Но и это далеко не всегда их спасало – они были заложниками следователей НКВД, и судьба детей часто зависела от «признаний» арестованного.

ГУЛАГ.    Лагеря НКВД второй половины 30-х годов недаром прозвали «истребительно-трудовыми» [их официальное наименование – «исправительно-трудовые», ИТЛ] – режим содержания в них оставлял попавшим туда мало шансов выжить. «Врагов народа» убивали непосильным трудом и голодом. Но прежде чем погибнуть, заключенные успевали внести свой вклад в «строительство социализма», работая на рудниках, лесоповале, на стройках пятилеток. Обширные области на Крайнем Севере, в Восточной Сибири, на Чукотке осваивались исключительно трудом заключенных. Лагеря получали производственные планы, как и обычные предприятия.

В конце 30-х годов получили широкое распространение так называемые «шарашки» – специальные тюрьмы, в которых заключенные ученые, инженеры и конструкторы разрабатывали новые образцы военной техники. Труд заключенных стал одним из необходимых элементов «плановой социалистической экономики».

Численность казненных, отправленных в лагеря и ссылки в годы «большого террора» до сих пор не поддается точному подсчету. Известно лишь, что счет шел на миллионы. В 50-е годы, когда начали пересматривать приговоры сталинской поры, реабилитированных оказалось около 20 миллионов человек (и это при том, что пересмотр судебных дел коснулся тогда далеко не всех)

Страх перед всемогущим государством стал общим чувством, уравнивающим всех советских людей, важнейшим «мотором» государственной экономики и надежнейшей гарантией политической стабильности. Но одновременно такими же общими чувствами были восхищение государством, преклонение перед его силой, почти религиозный, священный трепет перед его вождем. Эти чувства целенаправленно воспитывались самим государством.

В конце 1932 – первой половине 1933 года разразилась катастрофа. «В наказание» за то, что колхозы самых хлебородных и скотоводческих районов (Украина, Поволжье, Северный Кавказ, Западная Сибирь, Казахстан) пытались уклониться от сдачи хлеба и мяса государству,  произведенное там продовольствие было полностью вывезено. Начался голод – голод, опустошительнее которого не знала отечественная история, первый голод, который сознательно организовало само государство, отказавшееся хоть чем-нибудь помочь 30 миллионам своих граждан.

Вымирали целые деревни, из жалости родители убивали собственных детей, было и людоедство. Толпы обезумевших и обессилевших от голода крестьян брели к железным дорогам, по которым мимо них под охраной шли составы с экспортным хлебом [3,8 млн. т – в 1932 и 1933 годах], подходили к оцепленным войсками городам и умирали на их окраинах.

Ни одного слова о происходящей трагедии не просочилось в советскую печать, молчали испуганные горожане, отоваривавшие свои продуктовые карточки, только о новых победах колхозного строя и невиданных темпах индустриализации говорили руководители СССР. Никто тогда не считал, сколько населения мучительно вымерло в тот страшный год. По разным сегодняшним оценкам, жертвами этого голода стали от 4 до 9 миллионов человек.

Это был последний удар, окончательно обескровивший деревню, от которого она уже не смогла оправиться – открытые выступления против «колхозного строя» почти прекратились. К середине 30-х годов практически все крестьяне стали «колхозниками».

Деревня была не только «очищена» от наиболее самостоятельных и активных хозяев, но и деморализована: большинство из оставшихся крестьян не только не заступились за своих соседей, но так или иначе содействовали этим расправам и даже участвовали в дележе конфискованного имущества сосланных. В такой обстановке зимой 1929 – весной 1930 года началась «сплошная коллективизация» – принудительное объединение всех нераскулаченных крестьян в общие хозяйства (колхозы). Фактически это была конфискация главного крестьянского имущества – земли, скота, орудий труда.

Высшие партийные руководители объезжали коллективизируемые губернии, призывали к решительности, тысячами исключали из партии колеблющихся, заменяли работников, не сумевших добиться в своих районах массового вступления крестьян в колхозы. 25 тысяч рабочих-коммунистов были направлены в деревни для «социалистической перековки» крестьян-собственников.

К весне 1930 года в борьбе с разрозненным сопротивлением крестьянства наметился перелом – в колхозы записалось больше половины семей. Но цена этого «перелома» для сельского хозяйства страны была катастрофической.

Подавляющее большинство крестьян воспринимали свое вступление в колхоз не как начало новой трудовой жизни, а как конец жизни прошлой – трудной, но своей собственной, – как свое окончательное поражение. Только этим можно объяснить то, что, подписав заявление о вступлении в колхоз, крестьянин резал подлежащих сдаче в общественное стадо овец, свиней, коров и даже лошадей («конец света!»). За несколько месяцев поголовье скота сократилось больше, чем за все годы гражданской войны: лошадей и коров – на 1/3, свиней – вдвое, овец – в 2,5 раза, сколько было порезано домашней птицы – никто не считал

Людей можно было заставить записаться в колхоз, отдать туда свою землю, но заставить их работать там в этот первый год государству оказалось не под силу – весенний сев 1930 года на колхозных полях был сорван. Осознав это, Сталин на время приостановил безумную гонку за стопроцентной коллективизацией. Вслед за разрешением свободного выхода из колхозов к единоличной жизни тут же вернулась половина «записавшихся».

Но оказалось, что возобновить свое хозяйство практически невозможно – сданный в общее стадо скот возвращать никто не собирался, землю для единоличника нарезали за тридевять земель от деревни, на неудобьях, а спецналог для него ввели такой, что на уплату его надо было отдать чуть ли не весь урожай. В районы с низким процентом коллективизации переставали завозить какие-либо товары. Уже на следующий год почти все вышедшие вынуждены были вернуться в колхозы – на этот раз вполне «добровольно». Новую, колхозную жизнь, смирившись, все же пришлось начинать.

Выгоды от коллективизации для государства проявились очень быстро: хотя надой от колхозной коровы в среднем снизился почти до «козьего» уровня (меньше 1000 литров в год), а сбор зерна упал на 10%, зато государственные заготовки увеличились сразу вдвое – выкачивать урожай из общего колхозного амбара оказалось гораздо легче и безопаснее. Хлеб из деревни выметался буквально «под метелку», заготовители в погоне за плановыми цифрами изымали даже семенные запасы новорожденных колхозов. На запад и к морским портам потянулись эшелоны с зерном – в 1931 году его экспорт по сравнению с 1929 годом вырос в 17 раз!

В эти кризисные годы мировые рынки были затоварены; в других странах кое-где зерно сжигали, потому что цены на него были бросовыми. Но чем ниже падали цены, тем больше хлеба вывозилось из СССР – ведь государству, в отличие от фермеров, он доставался практически даром.

Крестьяне сразу поняли, кому принадлежит на самом деле собранный ими урожай в «самостоятельном» коллективном хозяйстве. Чтобы прокормиться самим, ими был изобретен невиданный в мире способ уборки: днем (все вместе) – косами и жатками, а по ночам (поодиночке) – ножницами, состригая колосья в домашний тайник. В ответ советское государство в 1932 году принимает одно из самых своих драконовских постановлений, прозванное в народе «законом о трех колосках», по которому колхозников стали сажать в лагеря на 10 лет даже за малейшее хищение колхозного имущества. Крестьяне стали тайком посылать на колхозные поля своих детей «стричь колоски», – в ответ государство распространило все виды уголовной ответственности и на детей, начиная с двенадцатилетнего возраста.

Сталинская партия поставила задачу «раскрестьянить» деревню, полностью изменить характер труда, весь образ жизни сельских жителей – превратить индивидуальный труд крестьян-собственников в совместный коллективный труд всей деревни, где каждый работник был бы лишь малой, несамостоятельной  частичкой большого и многолюдного хозяйства, в котором ему лично ничего не принадлежит.

Перейти к такому коллективному хозяйствованию была не прочь часть беднейшего крестьянства, потерявшая надежду самостоятельно и в одиночку выбиться из нужды. Но подавляющее большинство сельских хозяев вовсе не желало добровольно, собственными руками ломать вековой уклад своей жизни. Чтобы сломить сопротивление крестьянской массы, был применен уже опробованный в годы гражданской войны прием: расколоть крестьянство, натравить деревенскую бедноту на односельчан, сумевших наладить эффективное, доходное, «справное» хозяйство.

Осенью 1929 года по решению ЦК ВКП(б) по всей стране начала разворачиваться гигантская операция «раскулачивания». Фактически вне закона были объявлены все крестьяне, державшие в хозяйстве больше одной лошади, нанимавшие в страдную пору работников, арендовавшие землю в дополнение к собственному наделу, содержавшие мельницу и т. д.

Инструкции – кого считать «кулаками» – были написаны для каждого района. Но на практике этот вопрос решался проще: приезжал в село партийный уполномоченный, собирал вечером «бедняцкий актив», и они вместе намечали жертвы завтрашней расправы по собственному разумению.

Приходя наутро в намеченный двор, «раскулачиватели» выводили всю семью от мала до велика из дому, сажали на подводу или в сани и отправляли в ближайший город или на железнодорожную станцию, где она попадала под конвой органов безопасности (ГПУ); оставшиеся в избе домашние вещи соседям-«активистам» разрешалось поделить между собой, а земля, весь двор, скотина и рабочий инвентарь считались уже собственностью организуемого в те же дни колхоза.

В каждой деревне, как бы бедна (или богата) она ни была, выполнялся спущенный «сверху» план – раскулачить 5 – 7% дворов, живших лучше, чем все остальные. При этом не имело значения, благодаря чему выбились «в люди» их хозяева, – они оказались зажиточнее других, и это было вполне достаточным основанием для того, чтобы их разорить и навсегда изгнать из родных мест.

Плановые задания по ликвидации лучших хозяев деревни повсеместно местные «активисты» перевыполняли вдвое, а то и втрое – в среднем за годы коллективизации «раскулачено» было от 10 до 15% дворов. [Если учесть, что в это время насчитывалось 26 миллионов единоличных хозяйств, а «раскулачивали» в основном большие семьи, то можно ориентировочно подсчитать, сколько людей в общей сложности подверглось этой экзекуции]

Товарными эшелонами или на баржах «кулацкие» семьи вывозились в малонаселенные северные районы и выгружались в чистом поле или в тайге – сколько из них осталось в живых, а сколько погибло от голода, холода и эпидемий, неизвестно до сих пор. Там, где «спецпоселенцам» удавалось выжить и построить новую деревню, появлялась комендатура с охранниками – для того, чтобы пресекать побеги и заставить ссыльных выполнять государственные повинности (как правило, на лесоразработках). Ссылка «раскулаченных» считалась вечной.

Деревня была не только «очищена» от наиболее самостоятельных и активных хозяев, но и деморализована: большинство из оставшихся крестьян не только не заступились за своих соседей, но так или иначе содействовали этим расправам и даже участвовали в дележе конфискованного имущества сосланных.

Я Господь Бог твой…

Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим.

Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли.

Не поклоняйся им и не служи им…

Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно…

Помни день субботний, чтобы святить его…

Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле…

Не убивай.

Не прелюбодействуй.

Не кради.

Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.

Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.